Кровавый жемчуг

– Это ты околесицу несешь! – возразил кукольнику Томила. – Коли сторожа оставляют, то прямо с кладом он и лежит себе под землей. И когтистая ручка – при нем.

– Может, на новый лад иначе полагается? Снаружи? – защищал свою догадку Третьяк.

– Это только песни бывают на старый лад и на новый лад! – Томила повернулся к Данилке. – А что, молодец, там, где вы купца подняли, ничего не было раскопано?

– Ничего! – уверенно отвечал Данилка. – Я нарочно смотрел – ни следов, что тело по траве волочили, ни тележной колеи. Он упал и траву примял, а как подняли – и трава, надо думать, встала. А коли бы там копали, то трава бы уж лежала привядшая.

– Можно так лопатой земляной пласт подцепить, что яму под ним выроешь, котел упрячешь, сверху опять тем пластом накроешь – и травка даже не почует, так и будет себе расти, – заметил Семейка. – И не догадаешься, будто там что-то закопано. Ну, попались мы с тобой, брат Данила…

Данилка ни словом не упрекнул Семейку в том, что через его человеколюбие им обоим теперь пропадать. Он еще и то понимал, что кабы не его приметная рожа – земский ярыжка и на Семейку бы внимания не обратил…

– Еще не попались, – уверенно сказал парень. – И постараемся не попадаться, пока…

– Что – пока? – спросил Томила.

Он еще не знал, с кем имеет дело. А Семейка уже знал. Он хорошо помнил, как началось его с Данилкой знакомство. Данилка помог вывести на чистую воду княжича Обнорского, который собрал из своих дворовых шайку и орудовал на Стромынке, жестоко расправляясь не только с путниками, но и с соперниками по воровскому промыслу. И потому Семейка услышал Данилкины слова внутренним слухом раньше, чем парень произнес:

– Пока не разберемся, кто того Терентия Горбова, на которого харя смотрела, убил и за что. А когда мы убийцу будем знать и на него укажем – нас, поди, уже не тронут.

И так он при этом глянул, так упрямо набычился – сразу сделалось ясно: пойдет по следу, как охотничий пес!

Одного не видели и не поняли скоморохи, и Семейка с ними вместе. Произнеся имя «Терентий Горбов», Данилка ощутил подступившие к глазам слезы. Так жалко ему сделалось в тот день, когда привезли дурное известие, рожавшую бабу и родившегося сиротой парнишку, что и теперь вот вспомнил о них – и прошибло!

– Стало быть, хочешь не в Коломенское вернуться, а остаться и добраться, кто по деревьям хари развешивает? – уточнил Семейка. – А как Тимофей за тебя отдуваться станет? Он-то за вас обоих отпрашивался!

Столкнувшись с правдой жизни лицом к лицу, парень растерялся. Подводить старшего товарища под батоги ему никак не хотелось.

– Эк вы из-за нас втравились… – жалостно пробормотал Томила.

Филат, скоморох-лягушка, только вздохнул.

Но зато Федосьица во все глаза уставилась на Данилку – что скажет?

– А я Ваню попрошу, Анофриева, пусть он меня в Коломенском заменит, а уж я с ним рассчитаюсь! – вдруг сообразил Данилка. – Завтра спозаранку чтобы выехал…

– Тимофея тоже он заменит? – спросил Семейка.

Данилка призадумался.

– Ин ладно, отправим Ваню в Коломенское, – решил Семейка. – Авось и Тимофей уже проспался. Пошли в Конюшенную слободу! Или он сейчас на Аргамачьих конюшнях?…

– Все вместе? – спросил Третьяк Матвеев.

Скоморохам что-то не больно хотелось выходить из церкви.

– Вместе – незачем, – рассудил Семейка. – Мы вот что сделаем – разделимся. Данила пойдет в Конюшенную слободу, я – в Кремль, на конюшни. Уж один из нас Ваню сыщет и обо всем с ним договорится. А встретимся – ну, есть же у вас такое местечко, где вы встречаетесь?

Скоморохи переглянулись.

– Кружало, небось, больше быть нечему, – продолжал конюх. – Ну, так что это за кружало? Куда нам с Данилой приходить?

– В «Ленивку», – помедлив, сказал Третьяк.

Это был кабак ведомый! По зимнему времени мимо проходить – и то боялись. Его облюбовали кулачные бойцы за то, что стоял он на Волхонке, неподалеку от Москвы-реки, где на Масленицу устраивались конские бега и бои. Чем ближе к Масленице, тем шумнее делалась «Ленивка» – молодцы уж не знали, куда силу девать!

– Лучше и не придумаешь, – одобрил Семейка. – От Конюшенной слободы – два шага, от Боровицких ворот – прямиком добежать! Ну, я, стало быть, первый пошел!

И покинул полумрак старенького храма, и зашагал, чуть косолапя, прочь.

– К Конюшенной как идти? – спросил Данилка.

Он редко выбирался из Кремля и все еще плохо знал Москву.

– Показать, что ли? – спросила Федосьица.

Сразу согласиться Данилка почему-то не смог.

– Тебе домой не пора ли? – спросил. – Федька там, поди, изревелся.

– За Феденькой бабушка смотрит, я сговорилась, думала – попляшу, хоть алтын или два заработаю! – объяснила Федосьица. – Она меня раньше вечера и не ждет.

– Да уж, все мы подзаработать думали, – добавил Третьяк. – Мы, брат Данила, раньше-то с собой по десять плясиц водили. А теперь время ненадежное, кто из наших девок смог – пристроился на Москве, а мы когда приходим – им весточку даем.

– А ты разве из веселых? – спросил Федосьицу Данилка.

– Да у нас многие девки плясать умеют, – имея в виду девок с Неглинки, отвечала Федосьица. – Просто меня с дядей Третьяком Настасьица свела.

Настасьица…