Кровавый разлив

— Вернулась бы ты, Наталья, домой, — жалобно сказала Арнна Петровна. — дешь вотъ, а Господь одинъ знаеть, куда прідешь.

— До завтра, — повторила Наталья, кивнувъ брату. — Завтра я приду.

Она бросила озабоченный взглядъ на чемодавъ и не торопясь вышла.

4.

Пасхаловъ долго ходилъ потомъ по комнат, взволнованный. Онъ читалъ газету, — старую, уже читанную бросалъ ее, нервно переставлялъ вещи на стол… Онъ взялъ съ этажерки длинную конторскую книгу, въ которую записывалъ наиболе интересные случаи изъ своей практики, и сталъ ее перелистывать. Онъ просматривалъ исторію нкоторыхъ болзней, пополнялъ ихъ воспоминаніями, отрывочными размышленіями о ход лченія, о самихъ паціентахъ, и занятіе это успокаивало его и отвлекало отъ тревожныхъ и сумрачныхъ чувствъ.

Кесарево сченіе у жены податного инспектора… Переломъ трехъ реберъ… Загадочный параличъ нижнихъ оконечностей у Гомулицкаго… Случай съ Кочетковымъ…

Когда Федоръ Павловичъ пробгалъ исторію заболванія Кочеткова, хмурое выраженіе сходило мало помалу съ его лица, и на полных, свжихъ губахъ его заиграла добродушная улыбка.

Тихонъ Кочетковъ, шестнадцатилтній парень, былъ плотникъ. Весною пришелъ онъ изъ Саратовской губерніи и нанялся работать на барж, на рк. Во время работы онъ упалъ, всего съ высоты какого-нибудь аршина, но такъ несчастливо, что разбилъ себ надколнную чашечку. Ногу залили гипсомъ, и больной пролежалъ въ постели шесть недль. Понемногу кость срослась; Кочетковъ, при помощи костылей, началъ уже передвигаться. Еще недля другая, и онъ былъ бы совсмъ здоровъ. Но тутъ случилась новая бда.

Ковыляя однажды по больничному двору, Кочетковъ увидлъ, что за курицей гонится Дружокъ, кухаркина обака. Онъ крикнулъ на Дружка, — собака не унялась.

Кочетковъ сталъ кричать громче… Курица съ отчаяннымъ кудахтаньемъ, хлопая крыльями, падая и ударяясь грудью объ землю, носилась по двору, изъ стороны въ сторону, изъ угла въ уголъ, а разыгравшійся Дружокъ мчался на ней съ радостнымъ лаемъ и уже настигалъ ее… На крики Кочеткова онъ временами оглядывался, съ веселой, плутоватой хвастливостью — «ага, какой я молодчина!..» Неловко подпрыгивая, стуча костылями, Тихонъ понесся на выручку. Но бжать было далеко. Курица съ собакой бросались изъ одного угла въ другой, больная нога у мальчика не сгибалась, — а Дружокъ уже схватилъ свою жертву ногами… и уже летли по двору ея блыя перья… Кочетковъ поднялъ тогда надъ головой костыль, широко раамахнулся и швырнулъ имъ въ Дружка. И тутъ же, лишенный опоры, какъ подрубленное деревцо, тяжело грохнулся на камни мостовой… Сросшаяся, но еще не окрпшая кость переломилась во второй разъ, и разорвалось сухожиліе.

— Щожъ це ты, бісова таракуцка, зробывъ? — съ ласковымъ укоромъ говорилъ подворотній Трохимъ, внося искалченнаго мальчика въ палату.

Помертввшее лицо Тихона все дергалось и корчилось отъ жестокой боли.

— Жа…жалко ку…рицу, — сквозь стоны, лишаясь чувствъ, пролепеталъ онъ.

Къ молодому плотнику этому Федоръ Павловичъ относился съ какою-то особенной, совершенно исключительной симпатіей. Ему нравились въ немъ и голосъ, и выговоръ, и ласковая, кроткая улыбка, и рзкая, не знавшая уклоновъ, ничему не уступавшая, правдивость, въ присутствіи его онъ всегда становился какъ-то веселе и разговорчиве… Онъ часто наводилъ мальчика на разговоръ, — о родной деревн, о голод въ ней, о Волг, о лсныхъ скитахъ, о безпорядкахъ и бунтахъ, объ агитаторахъ, приходившихъ въ деревню, — и пока тотъ говорилъ, онъ вдумчиво и дружески смотрлъ въ его красивые, синіе глаза… Въ усталую душу вливалось чувство тихаго и сладкаго успокоенія, свтлыя надежды снова вставали въ ней, вставали и росли, — а минутами, когда мальчикъ вдругъ вспыхивалъ возмущеніемъ и гнвной энергіей, надежды эти превращались въ крпкую и радостную увренность…

И продолжая вдумчиво вглядываться въ ясные, правдивые глаза Кочеткова, продолжая вслушиваться въ милыя, то нжныя, то гнвныя ноты, онъ мысленно говорилъ:

— Ничего, возьмешь свое! Все побдишь и что нужно — возьмешь!

…Образъ Тихона Кочеткова отчетливо рисовался теперь Федору Павловичу. И встревоженная, оскорбленная, жаждавшая просвта душа доктора улыбалась ему, тихо и благодарно…

II

1.

Въ этотъ вечеръ сапожникъ Абрамъ сидлъ за ужиномъ, и на лиц его была тревога и сосредоточенная, мрачная дума.

Была суббота, и блюда стояли передъ Абрамомъ отмнныя: рыба, остатки бульона, куриное горло и компотъ изъ яблокъ и лимонной корки. лъ, однако, Абрамъ разсянно, молча, не обращая никакого вниманія на изысканность блюдъ и не думая о нихъ. И жена Абрама, Хана, сидвшая на кровати, по другую сторону стола, обидлась.

— Такъ курицу не дятъ!.. Если такъ вотъ сть, то можно и картошку въ мундирахъ варить…

И обиженной женщин захотлось мужа проучить и отнять у него рдкія, дорого стоющія блюда. Но сдлать это она не могла: она страдала водянкой, все тло ея, вс члены, — руки, ноги, торсъ и даже голова, — были сильно вздуты и налиты водой, и она уже четвертый мсяцъ не вставала съ постели.