«Крокодил»

Госпитальной «губой» была маленькая палата на две койки. Стены ее, как и на всякой гауптвахте, украшали всевозможные надписи. Приличные и неприличные. Вот, к примеру, одна из приличных: «Сидел трое суток за нарушение Клязьмы. Ефрейтор Нефедов». «Нарушение Клязьмы» — надо понимать как самовольную отлучку с купанием в реке.

Я улегся на свежезастеленную койку. Нервы и мышцы мои были вымотаны до предела. Я так устал за день, что уснул мгновенно и проспал до обеда следующего дня.

Проснулся я вовсе не оттого, что выспался, а оттого, что есть захотелось.

Обед что-то не несли. Если Царь-колокол решила, что сидеть я буду на строгой «губе», то через день горячая пища все же полагается. Вчера-то я не обедал.

Я потерпел часика два. В палатах уже пообедали, а про меня, видно, забыли. Я отправился на кухню.

Тетя Шура-повариха вытаращила на меня глаза, как на воскресшего покойника.

— Ты где был? — спросила она.

— На «губе».

— Кто тебя туда?

— Царь-колокол.

— Да она тебя дезертиром объявила! Уже и в городскую комендатуру сообщено.

Оказывается, Царь-колоколу доложили, что я не ночевал в палате. Не завтракал и не обедал. Новое преступление затмило старое. Тем более что Царь-колокол убедилась, что в истории с носилками я не виноват. А что касается гауптвахты, она в колокол бухнула и… забыла. А тут дезертирство…

Тетя Шура накормила меня, и я отправился к Царь-колоколу.

Я не зря дрожал, открывая дверь кабинета. Встретила меня там уже не Царь-колокол, а Царь-пушка. Она кричала, топала ногами, стучала кулаком по столу. Карандаши и бумажки летели во все стороны. Телефон прыгал, как необъезженный конь. Стая ворон в панике поднялась с дерева за окном. Не знаю, сколько это продолжалось, но наступил момент, когда она устала. Она откинулась на спинку кресла, тяжело переводя дух и прижав руку к сердцу.

Туг решился я напомнить Царь-колоколу про «губу», и, постепенно придя в себя, она поняла, что вовсе я не дезертир. Отдышавшись, она сказала почти спокойно:

— До твоей выписки осталось три дня. Очень тебя прошу, не попадайся мне на глаза. Видеть тебя не могу. Жизни ты у меня десять лет отнял и кровь попортил. Без анализа ясно…

Андрей Дементьев

ИРОНИЧЕСКИЕ СТИХИ

Поэта решили сделать начальством,
А он считает это несчастьем…

И происходят странные превращенья:
Те, кто при встречах кивал едва.
Теперь, как пальто, подают слова.
Здороваются, словно просят прощенья.

Поэт не привык
К этим льстивым поклонам.
К фальшивым взглядам полувлюбленным.
Он остается во всем поэтом
И еще чудаком при этом.
Прежним товарищем для друзей.
Чернорабочим для Музы своей.

И добрая слава о нем в народе…
А он продолжает свое твердить:
«Должности приходят и уходят.
Поэзии некуда уходить».

В САДУ

Вторые сутки хлещет дождь,
И птиц как будто ветром вымело.
А ты по-прежнему поешь, —
Не знаю, как тебя по имени.

Тебя не видно — так ты мал.
Лишь ветка тихо встрепенется…
И почему в такую хмарь
Тебе так весело поется?

ПРОЩЕНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Прощаю всех, кого простить нельзя.
Кто клеветой мостил мои дороги.
Господь учил: «Не будьте к ближним строги.
Вас всё равно помирит всех земля».

Прощаю тех, кто добрые слова
Мне говорил, не веря в них нисколько.
И все-таки, как ни было мне горько.
Доверчивость моя была права.

Прощаю всех я, кто желал мне зла.
Но местью душу я свою не тешил.
Поскольку в битвах тоже не безгрешен.
Кого-то и моя нашла стрела.

Валентин Дёмин

НАУКА И СЕКС

Академик О. Кутафин стал членом правления ОАО «Лукойл».

Из газет

В науке трудятся
Совсем не ради денег.
Но поиск истины —
Лишь суета сует и тлен.
И никогда у нас
Не сможет заработать
Академик
То, что в «Лукойле»
Платят тем, кто член.

ФИЛОСОФИЯ ПРАВА