Читаем Кривая дорога полностью

Есть другое место. То, куда она рвалась всегда. Человеком ли, зверем… Она придёт домой. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что тот никуда не делся, что всё идёт своим чередом. А домом Фроська всегда называла лишь одно место.

До Выселок оставалось всего ничего. Если обернуться и выйти рано утром, напрямки к вечеру добежит. Устанет, проклянёт всё на свете, но добежит.

Чем ближе к селенью, тем чаще сквозь еловые заросли долетал дымный запах. Вездесущие вороны скакали по веткам, выискивая добычу: кто чего обронил или оставил без присмотра? Им всё сгодится на поживу!

А вот и опушка. Та самая, от которой деревня как на ладони. Сколько раз они детьми сбегали сюда от строгой родни, устраивались у костра в обнимку и, глядя в трепетные языки молодого пламени, чувствовали, но покамест не понимали, почему так тянет обняться и прижаться как можно крепче; отчего так не хочется, чтобы всходило солнце и снова нужно было бежать домой; и в чём причина, что ни весенней ночью, ни промозглым осенним вечером не холодно.

— Знаешь, что скажу?

Оборотень воочию видел, как Фроська, совсем девчонкой, вытягивает босые ноги к костру и опускает голову на плечо долговязому мальчишке с серыми, как у старика, волосами. Как мальчишка замирает, опасаясь, что неловко двинется и сладкая тяжесть исчезнет с плеча. Аж спину сводит, но всё одно сидит — не шелохнётся.

— Чего? — едва слышно шепчет он в ответ.

— Ты от меня никогда-никогда не избавишься. Даже когда взаправду взрослыми станем, будем сюда приходить и сидеть. Как сегодня. Ладно?

Волчонок впервые решается неловко обнять подругу, а та с удовольствием придвигается ещё ближе. Серый тогда не ответил. Он впервые с тех пор, как лишился семьи, был счастлив.

Перекинувшись в человека, оборотень наскоро натянул одежду. Ни шерсти, ни кожуха — приятного мало, но негоже стучаться в тёщин дом, стоя на четырёх лапах. Хоть Настасья Гавриловна женщина терпеливая и понимающая, а ухватом по хребту оприходовать может, ежели напугаешь или, того хуже, наследишь по свежевымытому полу.

Послюнявил ладони и пригладил вечно торчащие в стороны лохмы. Нет, всё одно плохо. Наскоро ополоснулся в обмельчавшем за годы ручье, через который некогда на руках переносил будущую жену, чтобы на застудилась. Эх, простирнуть бы рубаху ещё, а то несёт, словно по лесу несколько дней кряду нёсся… С чего бы? Да вчера не до того оказалось: как переступил порог после жуткой встречи, так и свалился до самого рассвета. Ничего, ежели у тёщи по обыкновению насморк по осени разыгрался, может и не учуять. А тесть, если и заметит, смолчит — сам мыться не любитель.

Серый отдышался и прошёл последние шаги, готовясь к щемоте в сердце. Быть может, и тётка Глаша никуда не делась? Кто знает, вдруг обрадуется ему? Вот сейчас покажется вдалеке приземистая изба с яркими узорчатыми ставнями…

Ветер донёс невыносимый запах гари.

Деревня ощерилась обгоревшими остовами домов.

<p>Глава 18. Немёртвая</p>

Выселки. Три месяца назад.

— Зачем тебе с ним? Не надо, не ходи! Это не твоя беда!

Высокая худая женщина изо всех сил топила ужас в самой глубине тёмных глаз. Ей не нравилось, когда муж уходил на охоту. Никогда не нравилось. Но он уходил снова и снова…

Петька прижал жену к широкой груди: тонкая, как лоза, нежная и бледная, она в его руках трепетала, точно птенец.

— Не боись, Стася! Чать, не в первый раз. Вернусь — пряников принесу младшему.

— А мне?! — тут же встрепенулся старший, не желающий отходить от матери; весь в папу: высокий не по годам, вихрастый и светленький. Только брови у обоих братьев чернели вороньими перьями на круглых светящихся счастливой наивностью лицах.

— И тебе принесу, воробей! Как забыть?

Богатырь подхватил сына на руки, покрутил до радостного визга, подбросил в воздух.

— Обронишь, — безнадёжно предупредила Стася. Не обронит, сама прекрасно знала. Петька в детях души не чаял — скорее бы сам упал.

Черноволосая, хрупкая, едва не прозрачная, она осиной дрожала на тёплом летнем ветерке, никак не могла согреться. Словно чувствовала, что что-то не так. А что — поди пойми.

— Не ходи, — последний раз попыталась она.

— Вечно одно и то же, — Петька отмахнулся. — Три года ни с чем возвращались, и в этот раз ничего не поменяется. А Гриньке всё спокойнее станет.

— Не станет. Ты же видишь: осунулся, нелюдим стал, глаза — как звериные… Не ходи с ним! Не к добру!

Стася кинулась к мужу, готовая за колени хватать, лишь бы не уходил. Не в этот раз! Но крепкий и статный, как Лель, ступивший на землю, Петька лишь приподнял её и переставил левее, убирая с дороги.

— Гринька мне друг. В своём он уме али в чужом, а я с ним иду. Он много чего напридумывал, много во что верит…

— Сам-то веришь? — жена безнадёжно перебирала узелок, перекладывая вещи: снедь сверху, чтобы не помялась. Одёжу вниз — ей ничего не сделается.

Перейти на страницу:

Все книги серии Бабкины сказки

Похожие книги