Крест поэта

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,

Неведомый сын удивительных вольных племен!

Как прежде скакали на голос удачи капризной,

Я буду скакать по следам миновавших времен...

Зимний, морозный день. Жуткий звонок из Вологды. Виктор Коротаев, задыхаясь и плача, пытается выговорить: — Коля по-гиб, Рубцов по-гиб!..

1989-1990

КРОВЬ СЛОВА

Валентин СорокинОно родилось в природе и вышло в мир из природы — наше родное слово. Все, все запечатлено в нем — от первого трепета полуночной звезды до последнего грохота великой битвы. Потому гнев и доброта, радость и печаль уживаются в единой, умной и зоркой исповеди Татьяны Глушковой:

Но когда бы пройти этот путь

наказали мне снова и снова,

никуда б не желала свернуть

от спаленного дома родного.

Сколько же вынесли оголтелых натисков и критических погромов те прозаики и поэты, которые двадцать и тридцать лет назад отстаивали от “бездушных роботов” дедовскую тропинку в луга, к роднику, к речке, к озеру? А уж если бежала эта тропинка мимо разрушенного храма и по ней, дедовской тропинке, шел нормальный человек, покачав горестно головой у вывороченных колонн, то, как правило, — “темный”, “деревенщина”, а в худшем случае — “шовинист”, а в более тревожном — “черносотенец”, тоскующий о монархии, не желающий понимать “интернационального братства”, как будто интернационализм — разрушение красоты и благородной исторической памяти.

Конечно, грустные мысли. И — старые мысли. Посмотрите журналы “Москва”, “Наш современник”, “Молодая гвардия”, “Волга”, “Огонек” за шестидесятые и семидесятые годы, там вы найдете то, о чем ныне мы открыто говорим на писательских пленумах и съездах... Родная природа. Родное слово. Родина. Только из этих пространств земли и памяти родится поэт, вырастает поэт:

Какая щедрая земля!

Какая дивная погода!

Под высотою небосвода

звенят, как в детстве, тополя!

Мне кажется, из тех обычных пространств, упомянутых мною, пришла в поэзию и Татьяна Глушкова. Соединенная всеми струнами души с привычным миром семейной истории и вечным миром природы, поэтесса не вольна отсечь себя от времени, от народа, от стихии жизни, и ее слово — болевое и безоглядно искреннее, нет в ней никакой “дипломатической” примеси, банальной изворотливости, умения обходить острые ситуации:

Видно, так по роду и от века

начерталось — и не зачеркнешь!

Одичалая боль человека

вызревает, как зимняя дрожь.

Или такое, знакомо-забытое, наше, твое, твое:

А вот и яблочный медовый Спас

под парусами сводов деревянных.

И даже нищий держит про запас

две груши иль два яблока румяных.

Струятся свечи. И горячих ос

в церквушке душной грозное круженье.

А бабий хор высок и трехголос,

и клонит в сон ликующее пенье.

Сейчас мы прямо сожалеем: мол, не удалось нам воспитать нового человека, мол, бередят нас иные “волосатые кучки” молодых циников, бросаются нам в глаза “зрелые группы” спекулянтов-обдирал, ворья, тревожат нас хамеющие попрошайки с чужих ломящихся столов, позорят диссидентствующие политиканы...

Но отчего так засорилась река оптимизма? Теперь мы как бы возвращаемся в ученики к тем, кто не разрушил свои нравственно-гражданственные устои, кто сберег уважение и свет к себе, к другому — к собственному и к чужому очагу. И разве изменилась роль и значение мужчины и женщины под охранной крышей семьи, померк “маячок” сказки, песни, улыбки? Не изменилась их роль, а усилилась внутри ищущего равновесия и стабильности народа.

И зря сокрушается Илья Смирнов в пресс-бюллетене “Дома кино”, за май 1989 года, на стр. 8: “Среди путей, открывшихся ныне перед русским народом, есть и тот, что я условно называю “иранским”: отгородиться от окружающего мира стеной ненависти и предрассудков. К сожалению, апологеты этого пути не лишены шансов на успех: в критические периоды темные, малокультурные слои народа, напуганные вторжением в их жизнь непонятной, а потому враждебной цивилизации, бывают склонны искать спасения в своей “исконной” отсталости”. Он — мировой мыслитель, политик? Условно называет... Прорицатель!..

Кто ж он — Илья Смирнов? И Смирнов ли? Почему в нас “размножается” заразный паразит — видеть себя умнее и цивилизованнее того народа, что поит тебя и кормит? Философия иждивенца, преуспевающего ограниченного “джинсовика”. Человек, утратя под ногами тропку, ища ее и вновь обретая ее, стремится на голос любимой, на голос матери, отца, стремится к незыблемому и дорогому, давшему тебе суть.

Творческая работа Татьяны Глушковой — работа большая, много тут печали, отваги, терпения:

Лишь та фигурка вся освещена -

тот пастушонок, с грустною козою

на колышке, — над сталью полотна,

на сизом небе — как перед грозою.