Крепость во тьме

Караван состоял из двадцати одной лошади, двадцати трех человек и восьми верблюдов, которые брели через выжженную пустыню под яростным полуденным солнцем. Верхом ехали лишь серьезно раненные. Остальные шли пешком, ругаясь, подгоняли животных по каменистому, пыльному и продуваемому всеми ветрами руслу высохшего вади. Их спутниками были уныние, отчаяние и ожидание смерти. Предательство Ахмеда врезалось в душу каждого, причиняя мучительную боль, но никто не страдал от нее больше, чем сам Ахмед.

У каждого остались лишь воля к сопротивлению и желание выжить, чтобы отомстить. Они лишились королевства, но его кровь, его корона, продолжала жить, и ее следовало сохранить во имя будущего. Впрочем, сейчас они об этом не думали – настолько устали. Все мысли занимали лишь жара, жажда и изнеможение, а вскоре у них осталась только одна цель – сделать очередной шаг.

Вади сменилось бесплодной землей, уставленной валунами величиной с палатку.

– Вот подходящее место, – прохрипел Ахмед.

– Я запрещаю, – ответил Гарун. – Я теперь король. Ты должен мне подчиняться. Я запрещаю.

Ахмед махнул рукой, и люди заняли позиции среди камней.

– Да пребудет с тобой Господь, ваше величество.

– Будь я проклят…

– Гарун, – еле слышно простонал Радетик, – дай ему умереть той смертью, которую сам выберет.

– Он прав, – сказал Браги, собирая остатки воды, которые принесли те, кто намеревался остаться в засаде.

Гарун мучительно размышлял. Эти люди едва его знали, но не бросать же их умирать.

– Ахмед…

– Иди, ваше величество. Пыль от их копыт уже приближается. Мы умрем ради королевской крови. Это наш выбор. Иди.

Браги закончил собирать воду:

– Гарун, идешь? Или мне тебя тащить?

– Ладно-ладно. – Он тронулся с места.

Теперь их было шестеро, и все они шли пешком, кроме Мегелина. Радетик ехал верхом, и кишки постепенно вываливались из его живота на спину лошади, которую Гарун вел в поводу. Браги пытался удержать остальных животных и троих юношей.

«Я король, – думал Гарун. – Король. Как такое может быть?»

Али был мертв, как и Юсиф, и Фуад, и его сыновья. Ахмед выбрал для себя искупительную смерть. Остался лишь Гарун бин Юсиф. А после него – Бич Господень.

Он не мог допустить, чтобы Насеф завладел королевством.

«Собственно, от королевства не так уж много и осталось», – понял он. И даже на него он мог заявить права лишь ценой моря крови и слез – если попытается. Он оглянулся, но не увидел никаких признаков засады. Пусть с неохотой, но он все же молча отсалютовал Ахмеду.

В крайних обстоятельствах, в критическую минуту, Ахмед проявил больше мужества, чем кто-либо от него ожидал. Он обладал мафти-аль-хазид, той возвышенной гордостью, которая заставляла легионы Ильказара стоять насмерть даже перед лицом неминуемой гибели.

Облако пыли, поднятое погоней, приближалось. По их следу шел сам Насеф – никто другой не мог быть столь настойчив. Гарун увидел, как споткнулся Браги, пытаясь вернуть в строй непокорного верблюда. Юноши уже вымотались. Не осталось никакой надежды, – по крайней мере, если он попытается спасти всех.

«Все или никто, – подумал Гарун. – Все или никто». Хотя они с Браги вполне могли бы уцелеть, бросив остальных.

В воздухе кружили стервятники, терпеливо ожидая смерти. Насефу требовалось лишь наблюдать за ними… Гарун уставился в землю под ногами, раз за разом бормоча: «Шаг… еще шаг…» Постепенно он уводил лошадь Радетика в тень в русле очередного вади. «Как далеко еще до гор?» – подумал он. Слишком далеко. Его тело уже отказывалось подчиняться, готовое сдаться неизбежному.

Губы изогнулись в улыбке. Они ведь гнались за Учеником, словно бешеные псы? И почти до него добрались. Почти добрались до его жены. Почти захватили в плен жемчужину его сераля, дочь, которой предстояло наконец получить имя во время нынешнего Дишархуна. Гаруна преследовал ее дикий, пугающий взгляд, полный решимости спасти брата.

Улыбка его стала шире. Мерьем наверняка пострадала сильнее, чем он полагал. Насеф гнался за ними неумолимо и без устали, охваченный всепоглощающим желанием отомстить. Он готов был положить жизни своих людей, лишь бы настичь Гаруна.

Рана Гаруна на левой руке была неглубокой, но болезненной. Он гордился ею, словно символом собственной отваги.

Радетик застонал. Гарун взглянул на старика. Несчастный Мегелин побледнел и весь дрожал. Он слишком далеко зашел в поисках знаний, и его предала собственная душа. Ему следовало вернуться домой, как только истек контракт. Но привязанность к Гаруну оказалась сильнее, и теперь ему предстояло заплатить за свою опрометчивость крайнюю цену. Гарун бин Юсиф за несколько часов вынужден был стать мужчиной и воином. Теперь же его ждала судьба правителя, короля. Но пока что он блуждал по незнакомой пустыне, мучимый зноем и жаждой, имея в качестве помощника лишь одного сбитого с толку чужеземца, и за ним по пятам неслись шакалы Эль-Мюрида.

Он должен был выжить! Он должен был отомстить за отца и братьев, за дядю и даже мать. И за Мегелина. Прежде всего за Мегелина. Любимого Мегелина, который стал для него в большей степени отцом, чем Юсиф.