Крепость

Перебралась к Алене Алексеевне. И жаловалась всем встречным и поперечным, что ее незаконно выселили, говорила, что если дело до суда дойдет, то суд разберется. Исаак переживал, она успокаивала его, просила не обращать внимания на Алевтинино злобство, а сама ежемесячно переводила по почте пятьсот рублей старыми деньгами, пока Линочке не исполнилось восемнадцать лет. И делала это и после смерти Исаака. Не ужилась Алевтина и со своей настоящей свекровью. Алене Алексеевне тоже было неприятно смотреть, как гуляет и ищет мужа вдова ее сына. И снова Аля всем жаловалась, а Ирине, Владленовой жене, почему-то больше всех. Догадываясь, наверно, что после смерти Яши та в контрах со своей свекровью. Аля терроризировала бедную Алену Алексеевну, так что пришлось вмешаться среднему сыну Алены и Исаака Мише и выселить Алевтину по месту прописки: в коммунальную квартиру. Тогда Аля закидала Ирину жалостливыми письмами. Надеялась, наверное, что Ирина разжалобит Владлена, а тот, в свою очередь, подействует как-то на Мишу. Но Миша был кремень. Она усмехнулась и, порывшись в связке писем, достала случайно попавшее к ней, хотя адресованное Ирине, письмо Алевтины. Так оно и застряло у нее в бумагах.

«Для всех родственников мы стали чужие, дорогая Ирочки, — читала она Алевтинины каракули. — Ну, ничего, переживем. Почему-то только тебе, дорогая Ирочка, хотела вылить то, что есть на душе. Ты тоже, страдаешь от жестокости Розы Моисеевны. И плачешь о твоем маленьком Яше. Я сама о нем плачу. Если бы ты только знала, как мне тяжело на душе, вот пишу и плачу. Была у своей мамы, дома дела плохи, живут впроголодь, сестра вышла замуж, муж заболел, лежит в больнице, брат без работы, невестка без работы. Кругом нищета, и я помочь тоже уже не в силах. Исаак Моисеевич помогает, но денег все равно не хватает».

Помогала-то она, а не Исаак, он был в житейских делах совсем беспомощный, но Алевтина не хотела быть ей благодарной. Ее дело, дело ее совести. Она читала дальше: