Крепость

Петя насупился. Хотел уязвить, а уязвился сам. Лиза его любила, но с ней не было спокойствия. Она не могла удержаться, чтоб не быть точной, даже когда Пете было обидно передаваемое ею, да и истории с ней случались, которые, может, подходили поэтессе, но не Пете. Он же не его тетка Бетти Герилья, обожавшая всякие романтические неурядицы. А у Лизы их было навалом. Особенно одна поразила Петю. Он тогда уже дня три уклонялся от встреч с Лизой: готовился к олимпиаде по физике. Она звонила ежедневно и никак не могла поверить и понять, что Петя не может уделить ей хотя бы час или два в день. А он и в самом деле должен был заниматься. И вдруг на четвертый день она позвонила и каким-то страшным голосом сказала, что им надо увидеться, что у нее произошло несчастье и она ушла из дому. Бросив свои занятия, Петя выскочил к ней, заранее чувствуя, что день будет потерян и при этом он невольно принимает на себя какую-то ответственность за нее. Одета она была довольно расхристано: видно, что выскочила из дому, накинув первое попавшееся: старое демисезонное пальто, старые, спадающие с ног туфли, вязаную шапочку. Зареванная, от слез некрасивая (не из-за него ли ревела?), она так и бросилась к Пете навстречу. «Что случилось?» — спросил он, беря ее за руку. «Я к ним никогда не вернусь. И одежды мне их не надо, и никакой заботы не надо. Петенька, забери меня куда-нибудь!» — «Да куда же я могу?.. — растерянно отвечал он. — Что все-таки случилось?» — «Прости, что я тебя потревожила, но я должна была тебя увидеть! Я ухожу из дому! Уже ушла. И никогда не вернусь! Я ударила отца по щеке…». «Ты что!» — вскрикнул Петя, который мог даже очень обижаться на отца или мать, но нахамить в ответ, тем более руку поднять — немыслимое дело! Лиза моментально поняла его испуг и быстро-быстро заговорила:

— Я узнала, что они — не мои родители, что моих в шестьдесят шестом посадили — не знаю, за что. Мне еще года не было. Там они и сгинули. А меня взяла мамина сестра, выдала за свою дочку. И ничего мне не сказала, когда я выросла, о моих настоящих родителях. А это подло, подло! Я случайно все узнала. Я всегда чувствовала, что я там чужая. Я думала всегда, что похожа на Татьяну Ларину. «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой», — помнишь?. А теперь поняла, почему так чувствовала. Потому что они мне не родные, а притворялись. А притворство чувства не заменит. Все! Я туда не вернусь. Никогда. Вот теперь и проверятся друзья, которые помогут.

Она вопросительно смотрела на него. Петя принялся уговаривать ее, что люди, воспитавшие ее как родную дочь, вполне могут считаться настоящими родителями, что кроме нее у них других детей нет, и они наверняка простят ее, когда она вернется. Она примолкла и кивала головой, соглашаясь с его словами. Пете казалось, что она все это устроила, чтоб лишний раз увидеться с ним. Поэтому и удалось ему легко уговорить ее вернуться домой, и больше — о том, что, родители ей не родные, — она с ним не заговаривала. Но через день принесла ему стихи:

«Хочешь, все тебе отдам?»
Тишина.
«Жизнь поделим пополам!..»
Не нужна.
«Хочешь — руки отруби!»
Удивлен.
«Для себя побереги», —
Молвил он.

Петя сказал, что стихи ему понравились. Но хотя понял, о чем и о ком они написаны, притворился, как будто к нему стихи отношения не имеют. А убеждение в Лизиной экзальтированности только укрепилось. Вспомнив все это, он незаметно вздохнул и не стал продолжать разговора о Герце. Тем более, что свет в зале погас и была освещена только сцена, где началось действие.

Там стояли стол, кресло, книжные шкафы, в углу были свалены рыцарские доспехи. На столе и па полу — груды книг. В кресле сидел длинный человек с бородкой, вытянув ноги, в руках у него книга. Перед ним полная женщина, изображавшая невинную крестьянскую деву Альдонсу. Сидевший в кресле длинный человек средних лет, игравший Дон Кихота, читал вслух: «В это время Дон Белианис сел на своего коня и тронулся в путь…» Прочитав эти слова, он взял в правую руку меч, а Альдонса, выходя тихо из комнаты, пробормотала: «Побегу, скажу ключнице…» Не замечая ее ухода, сидевший в кресле продолжал говорить: «Я заменяю имя Белианиса именем Дон Кихота… Дон Кихот отправился навстречу опасностям и мукам с одной мыслью о вас, владычица моя, о Дульсинея из Тобосо!»