Крепость

Бартль понял его жест: Он вылезает из кюбельвагена, хватает свою брезентовую сумку, вытягивается по стойке смирно и тащится в направлении бараков. Сзади его вид и то, как он пересекает длинную площадь своей ковыляющей походкой, вызывает у меня жалость.

— КПФ хотел Вас, то есть весь экипаж подлодки вместе со служащими верфи, когда был здесь, — доносится голос кастрата.

— И?

Смотрю, склонив к плечу голову, как фатально действует мой вопрос на адъютанта, и сразу же иду напролом:

— Земля горела у него под ногами, что ли? Или Союзники уже в Анже?

— Да недавно улетел, так сказать, прямо сегодня утром…

Адъютант поворачивает и, судя по его виду, находится в большом замешательстве: Он должен защищать своих господ и повелителей, и не может позволить проявиться сомнению в окончательной победе. Тогда, чтобы положить конец этому трепу, коротко говорю ему:

— Или Вы полагаете, что Ваша очередь еще нескоро придет? Все это является лишь вопросом времени… я думаю, в силу сегодняшней занятости Союзников.

— Ну я, так вот, не вижу наше положение…

— Конечно, нет! — И теперь целенаправленно закидываю ему крючок: — Вы вовсе не могли бы этого увидеть — при Вашей-то должности!

Мой кубрик! Волосы становятся дыбом от одного вида стоящей там койки. Я думал, что раз и навсегда оставил подобное за спиной. К счастью, этот темный чулан для меня одного. Ладно, зато теперь никакого гремящего пердежа и пуканья, никакого перехватывающего дух зловония, как прежде в подлодке… Но как это самоуспокоение поможет мне? Мне бы в данный момент присесть где-нибудь снаружи и поразмышлять — но только в полной тишине и покое. Когда подхожу к стене здания, могу видеть между двумя бараками полузасохшие луга, а также серо-коричневые пустоши сквозь ячейки высокого проволочного забора и мотки колючей проволоки за ним. Все же беру курс на незастроенный участок и обнаруживаю, когда оставляю его за спиной, опрокинутую, окрашенную в бело-красное, бочку. К ней и устремляю свои шаги. Пот сбегает по телу струйками. Это какое-то чудо природы, как он находит путь наружу даже из совершенно грязных пор кожи. Надо бы поискать тень, но это, так как солнце стоит уже высоко в небе, в этом лагере не так просто. Вероятно, говорю себе, все от жары стали настолько вялыми, что больше вовсе не способны к нормальной игре своих ролей. Наше прибытие уже было слишком большим потрясением для них. Присаживаюсь на бочку и пристально смотрю, словно арестант, на ландшафт за забором: Ну и что — мне все равно: Я должен побыть с собой наедине. Надо осмотреться, выждать, показать полное спокойствие. Своим нетерпением я могу только возбудить здесь подозрение. Как жаль, что в La Pallice не знаю никого, кто мог бы помочь мне. И затем бормочу как молитву: Ты хочешь пережить эту войну — ну так пережди, отдайся на волю Неба! Но довериться в руки Господни и в свою удачу, это больше не помогает. Помоги себе сам, и тогда Бог поможет тебе! Внезапно передо мной возникает Бартль.

— Как Вы устроились?

— Говно дело, господин лейтенант!

Киваю ему с полным пониманием.

— Господин лейтенант, — начинает затем Бартль жалобным голосом, — я думал, они землю ради нас перероют — но это, конечно, последнее, то, как они ведут себя…

— Мы должны прежде осмотреться, чтобы найти возможность как можно быстрее смыться отсюда.

— Там в Бресте у нас было, однако, больше возможностей для маневров! — настаивает Бартль.

— Кто знает! — соглашаюсь с ним.

— А могут ли Томми долететь сюда с противобункерными бомбами, господин лейтенант?

— Не имею представления. Наверно не могут…

— Жаль! — произносит Бартль. И затем добавляет после короткой паузы:

— Думаю, для всей этой херни здесь, хватило бы парочки зажигательных бомб. Не понимаю я, почему Союзники еще не сожгли все эти склады и бараки?

— Звучит не совсем в любви к ближнему своему… Полагаю, они хотят здесь наступать, если только зацепятся за гавань…

Бартль рассматривает меня, склонив голову. Он смотрит как скворец, нашедший дождевого червя, и под этим его взглядом я невольно улыбаюсь. Когда Бартль видит это, он радостно оживает:

— А я-то думал, господин лейтенант, что Вы так никогда не думали.

— Нешто я да не пойму при моем-то при уму?