Крепость

— Слушаюсь, господин лейтенант, — колеблется Бартль и преданно смотрит мне в глаза. Приходится скомандовать ему:

— Ну, тогда — вперед! — чтобы он пришел в движение.

Не думаю, что это была верная мысль Старика придать мне этого истощенного, старого боцмана в эту поездку. Собственно говоря, чудо уже то, что он до сих пор все еще движется, а не валяется в отсеке, как олень-подранок. Но я должен бы позаботиться также и о моих вещах! А потому вверх в башню и через рубочный люк снова вниз. При этом каждое движение причиняет невыносимую боль. Господи, до чего же болят мои кости! Хотя лодка уже довольно долгое время была провентилирована, едва могу выдержать этот страшный смрад внизу! Итак, быстро нырнуть в китель! Кобуру с пистолетом пристегнуть к портупее. Сумка уже уложена. Автомат косо за спину. Хорошо, что взял его с собой. Здесь я, пожалуй, едва ли получил бы автомат. А теперь еще переместить в нагрудный карман приказ на марш, самый важный документ, который у меня есть на сегодня. Когда снова оказываюсь в свете дня, на пристань въезжает кюбельваген, из которого выходит человек в синем — словно из книжки с картинками: Адъютантский аксельбант на груди кителя, элегантно выглядящий человек в синей форме — ага, господин Шеф Флотилии прислал представителя. Человек смотрится распухшим, как будто наполнен газом. Фуражка сидит строго прямо, как у трамвайного кондуктора. Строго прямо — согласно инструкции. Давненько не видел таких фуражек с высоко задранной тульей. Эта нелепая фигура держит руки далеко за спиной. Может потому, что так он может предъявить зрителям свою пышную грудь. И тем создает еще большую синюю площадь, на которой толстый, плетеный адъютантский аксельбант видится наилучшим образом. Этот человек выглядит так, словно хочет позировать своим жеманством и нарядом в оперетте. Что за картина, когда оба, командир и эта реально фантомная фигура, стоят друг напротив друга и салютуют: Этот адъютант, должно быть, весит вдвое больше командира.

— Шеф, к сожалению, не может прибыть сюда лично, в настоящий момент, — слышу голос адъютанта, слишком высокий для его веса.

— Чудненько! — произносит командир визгливо, как возбужденная уличная дворняжка. — Осмелюсь спросить, как все должно быть здесь дальше организовано? Можем ли мы шлюзоваться, наконец, или должны все еще стоять в аванпорте?

— Все необходимые указания уже отданы, господин обер-лейтенант.

— «Уже» — это хорошо!

— Вас ожидали по заявке штаба на тридцать шесть часов раньше! — звенит высокий голос.

— Ах, вот как! И потому Вы подумали, что мы больше вовсе не прибудем?

Адъютант стоит, как аршин проглотил и не знает, что говорить дальше. Я задумываюсь, с каким животным можно было бы сравнить его. Наконец соображаю: Он стоит здесь так, как вон там, на пристани огромный токующий голубь. Наконец, адъютант снова очнулся.

— Мы получили сообщение, что у Вас на борту находятся 50 высокопоставленных служащих с верфи. Где же Ваши гости?

— Гости! — передразнивает его командир. — Гости! — звучит эхом еще раз, — Эти славные господа просто смылись с борта! Они слиняли — так сказать, совершенно растворились…, если Вам будет угодно! — Командир произносит это уже истерически высоким голосом.

Адъютант делает еще более наивное лицо, чем раньше. Меня так и подмывает зааплодировать командиру. Очевидно, он едва сдерживается от ярости, чтобы не послать ко всем чертям этого павлина и продолжать стоять перед ним по стойке смирно. Внезапно еще больше фигур в безупречных синих форменных одеждах появляются на пристани, кортики висят на перевязях и у всех высокозадранные тульи фуражек! Здесь на юге, очевидно, порядок в форменной одежде стоит на высоком месте. Только чего хотят эти статисты с их кичливым жеманством и взглядами полными любопытства? Они ведут себя так, будто наступил полный мир и будто помешанный на самоубийстве Томми не может появиться здесь в любое мгновение — а может и несколько таких сорвиголов. Надо бы выпить хоть глоток: Мое горло сухое как пустыня. Но откуда взять этот глоток? Возвращаться на лодку не хочется. И, кроме того: Я не могу пропустить весь этот спектакль.

— Осмотр начнется после швартовки в Бункере на территории Флотилии! — раздается голос кастрата адъютанта.

— Осмотр на территории Флотилии? Что это значит? — доносятся голоса.

Спрашиваю Номер 1:

— А кто останется при лодке?

— Они выставят так называемую «охрану прибытия», — получаю ответ.

— Ну, дают парни! — веселится кто-то рядом со мной.

Случайно повернув голову, вижу, как уводят летчика-канадца: В группе из трех человек он идет к машине, припаркованной рядом с железнодорожными путями. Странно, что я не слышал эту машину. Канадец отстает, и я думаю: Бедняга! Я охотно бы вступил в беседу с летчиком. Теперь слишком поздно. Этот человек вызывает у меня жалость тем, как он, в поношенных тряпках подводников сопровождается двумя парнями из Люфтваффе. Наверно ему столько же лет, сколько и мне.

Затем на пристань въезжают две санитарные машины. Одна для двух наших раненых.

Слышу, как моряки передразнивают адъютантам: