Крепость

Даже тяжелый металлический ящик с картами был однажды опрокинут. Но это уже было воспринято как уникальная сенсация. Вспоминай дальше, вопреки новому бурчанию в животе! приказываю себе. Наверху, наверное, будет теперь волнение в два балла. Может, три. Ничего серьезного. На некотором расстоянии море принимает цвет неба. Небо становится серым, и море тоже серое, но в непосредственной близости оно бутылочно-зеленого цвета. Бутылочно-зеленое, с большим количеством в нем почти темно-фиолетовых теней волн. В целом мрачная погода: Бискайский залив. В каком восторге я помню, был, когда впервые увидел глубокую лазурь Средиземного моря! Вспоминаю зубчатое свечение столбообразных скал в волноприбойной зоне желтого песка. Тогда — с восемнадцати лет — я постоянно мечтал о мореплавании: о настоящих судах вместо моей маленькой лодки. «Гусеница», как называли ее венгры, когда я спускался в ней по Дунаю. Один, на маленькой лодочке, по Дунаю — была почти сумасшедшая страсть к путешествиям — и это было что-то! Тогда я не мог найти точки разворота. И плыл дальше, все дальше и дальше, до самого Черного моря! Я страстно хотел бы дойти до России, а затем по Великой русской реке пойти вниз — и еще дальше. О возвращении не хотел думать. Владеть бы еще большим временем, вот в чем был для меня смысл моего тогдашнего существования. Должно быть, я полностью вырубился. А теперь снова в сознании? Сначала услышал голоса, как издали, но затем голоса унтер-офицеров проникают в ухо. Болтовня внизу, у стола команды.

— … должно быть, она меня полностью обоссала. Потому что чувствую, с моих волос течет как из ведра! — доносится до меня, и затем громкая отрыжка и еще одна, и раздается снова:

— Я уже влил в себя две бутылки пива — и больше не могу — нет, точно не могу…

Чувствую, как он пытается что-то сделать: Но язык уже заплетается и, судя по всему, мысли тоже путаются. Возникает пауза.

— И у тебя не встал?

— Неее, не совсем.

— Такое происходит от того, что неделями пьешь пиво, — произносит третий голос.

Снова пауза. Представляю, как там, внизу, кивают в знак понимания и согласия.

— Она впала в безумную ярость тогда — и вот этого я так и не понял… В чем моя вина? У нее же, в конце концов, были мои деньги.

После этого наступает глубокое молчание. Даже сопение и пыхтение не проникает ко мне. Наконец, опять третий голос:

— Это тебе нужно было так представить: путаны, у них ведь тоже есть, типа, профессиональная честь, доходит?

Слова были сказаны глубоким, проникновенным тоном.

— Конечно, — отвечает второй голос так же серьезно: — Они всегда хотят видеть твое оружие на взводе, а если этого не удается, то даже для таких как они, это грубое оскорбление.

— Тогда уж они, конечно, впадают в ярость, — произносит третий голос еще раз, и, кажется, этим тема и закончена.

Некоторое время все спокойно… Но затем снизу раздается стон — такой громкий, что я снова просыпаюсь.

— У меня словно пулеметные очереди бьют из живота, проклятье! Яйца оторвать надо этому коку, тупому ублюдку!

Едва лишь боцман замолкает, из ЦП доносится ругань: несомненно, централмаат. Он, кажется, в очередной раз нашел в отсеке ветошь, которой кто-то подтер задницу. Хорошо, что я не использовал ветошь для подтирки. У меня пока есть мой рулон туалетной бумаги — он хорошо припрятан в изголовье койки, под матрасом. Когда же он закончится, придется гадить по примеру коров: Позволить дерьму просто выплескивать из меня, а потом отступать с немытой задницей… Задираю левый рукав, чтобы освободить наручные часы. Слава Богу, недолго осталось ждать, когда начнет поступать свежий воздух. Еще поваляться? Некоторое время брожу мыслями взад и вперед, и стараюсь отвлечься от брожения в животе: Если бы мы, в конце концов, только один раз смогли бы всплыть! Тогда выскочить на мостик и осмотреться, охватить взглядом пространство до горизонта и весь небесный свод. И там, на башне, присесть на волнорез, свесить ноги и моргая щуриться от яркого солнца… Но это все в прошлом. Даже трудно себе представить, что такое когда-то было. Надо вставать. Я отношу это на счет того, что страшная вонь снова атакует мои обонятельные нервы, а потому прочь со шконки вниз: лучше в ЦП ожидать начало движения под РДП. В ЦП проходит военный совет. Узнаю: командир сомневается, что нас не будет видно во время хода на дизелях. Командир считает, что только после захода луны, то есть, в абсолютной темноте, можно будет идти под шноркелем. Он боится, что клубы наших выхлопных газов, возможно, будут далеко видны в ярком свете луны. Также пугает командира и пенный след шноркеля: Если море спокойно, — говорит он, — то наблюдатель в самолете сумеет издалека разглядеть его. Время для завтрака. Лучше прополощу-ка водой горло, чем пить кофе, но, когда прошу кока о воде, тот лишь недоуменно выпучивает глаза. Делаю пару глотков кофе и съедаю несколько ложек яичницы. Более чем достаточно.