Мужик скрылся в доме, захлопнув дверь. Через минуту он появился вновь, держа в руке ржавое скрипучее ведро на треть набитое серебристыми рыбинами, похожих на лещей.
— Сами приготовите, — он всучил мне ведро. — Меня Филиппом кличут. Можете занять любой дом. Все убегли, либо сгинули. Семья моя одна в деревне осталась. В погребе прятались, вот и уцелели. А вы точно не мародеры?
— Если бы мы были бандитами, — успокоил я его. — То давно бы уже ворвались в дом, а тебя бы наградили пулей.
— И то верно, — повеселел мужичок, обнажив в улыбке желтые зубы. — Ну тогда спокойной ночи, мертвецов здесь нет. Не забредают так далеко. Можете спать спокойно…
— Спасибо, — кивнул я, а Филипп скрылся в доме, захлопнув дверь, после чего послышался скрежет задвижки.
— Ну что? Други? — улыбнулся я своим. — Сегодня нас ждет царский ужин. Утка и рыба… Хватит уже траву жевать, да кору обсасывать.
Мы обошли все местные домишки и остановились на одной небольшой, но крепкой избушке. В ней оказалось всего два окна (для возможной обороны, чем меньше окон, тем лучше), и те были маленькие и больше напоминали бойницы. Если что, толпа зомби в них не пролезет, а мы выскользнуть всегда сможем.
Мы выдрали несколько досок из старого покосившегося забора и растопили печь. В доме оказалась даже кухонная утварь, два топчана и старый скрипучий диван с продавленными пружинами. Но после ночевок на земле в лесу он казался божественным ложем для ночлега.
В доме комната была всего одна, этакая студия на земле. Нехитрая мебель состояла из струганного стола, нескольких табуретов, шкафа и прабабушкиного серванта царских времен с посудой и кухонными принадлежностями…
Аким подогрел в чугунке воду и ощипал утку. Я почистил рыбу. Птица оказалась жирная. Ее порезали на куски и зажарили в собственном жиру на сковородке на печи. После, на этом же жиру приготовили рыбу. В серванте нашлась соль, заварка и даже заскорузлый матерчатый мешочек с несколькими ложками сахара в его уголках.
После сытного ужина заварили чай. Аким цедил его из пиалы, раздувая щеки:
— Эх… Самокруточку бы сейчас с табачком крепеньким…
— Самокрутки курить крайне вредно, — как всегда нудел профессор. — содержание канцерогенных смол в них зашкаливает.
— Товарищ, Зиновьев, — улыбнулся я. — Смею вас заверить, что от рака мы точно не умрем. Сейчас от него никто не умирает…
Профессор что-то пробурчал в ответ и успокоился. Спать легли далеко за полночь. Первым на дежурство встал я. Зиновьева решили не задействовать (ненадежный из него часовой). Мы с Акимом менялись каждые два часа, и когда забрезжил рассвет, я чувствовал себя абсолютно разбитым и невыспавшимся. Но я уже привык к такому режиму. Надо просто хорошо поесть и расходиться…
Я вышел на улицу. Осеннее утро стелилось по реке молочным туманом. Пожелтевший лес покачивался кронами, приветствуя меня. Я посмотрел на дом Филиппа. Свет в окне не горел. Признаков жизни в жилище не просматривалось. Всю ночь мы с Акимом ждали его появления с дружками. Но никто не пришел. Наверное, все-таки дружков головорезов у него не имеется, и это гуд…
Я зашел в дом. Аким уже раздул угли в потрескавшейся печке и разогрел остатки вчерашнего пиршества. Остатков хватило, чтобы позавтракать, не от пуза конечно, но более менее…
— Ну что же, — Аким вытер бороду от жира. — Пойдем лодку просить у этого странного деревенщины…
— Почему странного? — пожал плечами Зиновьев. — Обычный сельский житель, немного отсталый, но вполне себе вписывается в массы себе подобных.
— Странный он, не потому что туповат, как нам показалось, — вмешался я. — А потому что из дома его никто не выходит. Хотя внутри явно кто-то есть.
— А может они нас боятся? — предположил Зиновьев. — Вот и не выходят.
— Может, — кивнул я. — Вот только на песке по всему берегу следы одного размера и с одним рисунком. Одним человеком натоптаны. Я утром побродил маленько, рассмотрел. Зачем он их держит взаперти? Боится потерять? Странно все это…
Мы вышли на улицу. Солнце уже поднялось повыше и разорвало на клочки сырой туман. Я подошел к дому Филиппа и хотел постучать, но увидел на двери висящий замок. Вот новость! Я прислушался. Внутри слышались чьи-то шаги. Я постучал:
— Эй! С вами все нормально? Вам помощь не нужна?
Никто мне ответил, а звуки стихли. Вот садюга… Неужели домочадцев в плену держит? Или кто там они ему? А сам-то он куда делся?
— Смотрите, — воскликнул Зиновьев, — там лодка!
Профессор вытянул морщинистую руку вдаль. На водной глади в сторону нашего берега шла серая плоскодонка. Чей-то силуэт умело махал веслами, разогнав суденышко до приличной скорости.
— А вот и Филька причаливает, — проговорил я, приложив руку ко лбу. — Поговорим сейчас с ним. И про семью и про лодку…
Филипп ловко пришвартовался к берегу, выскочил из лодки и затащил ее носом на берег. Отточенным движением намотал фал на столб.
— Доброе утро! — улыбнулся я и шагнул к нему навстречу. — Куда так рано плавал?
— Плавает дерьмо, поморщился мужичок, а по воде ходят. Сети снимал. Улова привез.