– Танатурги. Всех перепробовал – фишечников, которые фишковали со смертью. Люди думали, он пытается ее обмануть. Не он первый. Но на что только ни пойдешь. Впрочем, благодаря этому он встретился с Берн. Она была его дамой сердца. Мне казалось, она хотя бы подарила ему момент счастья в последнюю пару лет.
– И что?
– Что «и что»? И умер. Были похороны. Кремация, как у викингов. Здорово, всякие сумасшедшие фейерверки. Когда он понял, что уходит, то сменил смертистов на пиро. Джинны и люди, Анна Джиньер, Как-его-там Коул. Когда погребальный костер вспыхнул – блин, он был весь на фишках и горел не как обычный огонь.
– Ты его видел?
– Мы прислали делегацию. Как и большинство церквей.
Огонь опалял во все стороны, выжигал определенные определенности, проедал дыры в том, в чем проедать дыры ему было не по чину, – зрелищно, как целый мир фейерверков. Близость места проведения – какой-то обработанной камеры в каком-то невинном с виду банке – к Пуддинг-лейн, необычная натура костра и репутация готовивших его пиро натолкнули на мысли, что это проводник – какая-то фишечная искра, упавшая на четыреста лет назад, зачавшая Великий пожар и прожигавшая для Гризамента спасительную дырочку из настоящего, где он умирал.
– Бредни, – сказал Дейн. – И в любом случае, куда бы он ни отправился, смерть все равно уже сидела в нем.
Потому что он умер – тот, кто только что прислал сообщение.
– Почему сейчас? – спросил Билли. Он шел бок о бок с Дейном – не отступая ни на шаг в отличие от того, как ходил раньше. Они оказались в Дагенхэме – на улице с грязными и запустелыми зданиями, где гофрированное железо было почти таким же обычным фасадом, как кирпич.
– Послушай ты меня, Дейн, – сказал Билли. – Куда ты так несешься? Да
– Я же сказал, никто, кроме него, не знает, что мы встречались…
– Он это или нет – ты не знаешь, что происходит. А мы должны залечь на дно. За наши головы объявили награду. Встреча с Вати – завтра. Давай подождем, обсудим все с ним. Это же ты учил меня думать, как солдат, – сказал Билли. Дейн расправил плечи:
– Не говори мне, – сказал он, – что я солдат. Ты сам-то
– Вот ты мне и скажи, – ответил Билли. Они с трудом не повышали голоса. Билли снял очки и приблизился: – Ты как думаешь,
– Ну
– Может, он и не умирал. Может, его мы и ищем.
– Он умер.
–
–
– Очки мои не трожь, – сказал Билли. – Если он все это время был здесь и никому ни слова не сказал… Что изменилось теперь? Ты в изгнании. Не можешь никому сообщить, что он жив. Ты теперь такая же тайна, как и он.
– Нам надо… – Дейн не был изгнанником по определению – его не изгоняли. Два-три раза он говорил о людях своего ремесла в церкви. «Было время, когда Бен занимался тем же, что и я… – рассказывал он. – Был этот парень, и мы с ним…» Чем бы они тогда ни занимались, все прошло. Билли видел на службе перед алтарем амбалов – у кракенистов явно имелись бойцы. Но есть разница между молодым умелым верующим и освобожденным от должности убийцей. Дейн был не стар, но достаточно зрел, чтобы заниматься своим делом многие годы, – а все товарищи, о которых он говорил, остались в прошлом. За это время с церковью что-то случилось, думал Билли. Может, упадок. Ни с того ни с сего самоизгоняться не будешь.
Уходят ли агенты тевтисов в отставку? Умирают – это да. Круг нейтральных коллег вроде Вати и Джейсона, у которых Дейн искал помощи, его полудрузья-полутоварищи – сеть, противоречившая его одинокому статусу, не разделяла толкавшей его абсурдной веры. Дейн был последним из спрутских агентов, и он был одинок. Откровение о связи с другой силой – реальной силой, с которой были общая история и альянс, внезапно и неожиданно восставшей, – его зацепило. Билли оставалось только напоминать об осторожности.
Они пришли на место встречи пораньше. Это была заправка – закрытая, забитая, на треугольном пятачке между жилыми кварталами и неубедительным предприятием легпрома. Топливные насосы убрали; цемент, исчерканный следами шин, зарос травой.