Край непуганых

Я с трудом поборол рвотный рефлекс, вышел в коридор. Павел уже успел блевануть на пол и теперь утирался занавеской кладовки.

— Паш, ты как?

Он отмахнулся.

— Выйди-ка на воздух, подыши. Как придешь в себя, позвони в полицию. Давай иди!

Мне не хотелось возвращаться в комнату. Вряд ли Михалыч пустится в бега, но до прибытия копов за ним следовало приглядеть.

«Вот тебе и питбуль».

26. Все-таки дрейф

Тихо вокруг, вот и не спит барсук. Уши свои он повесил на сук и тихо танцует вокруг…

Все про меня, за исключением последней позиции. Для танцев в ночи я не созрел, разве что для безумного танца с бубном, который смог бы отогнать злых духов, взявших меня в оборот.

Я сидел на скамейке на заднем дворе, вытянув ноги, и смотрел на звезды. Здесь ночное небо выглядело иначе, чем в большом городе. Разница примерно такая же, как между обычным ламповым телевизором восьмидесятых годов и панелью высокого разрешения (вечно меня тянет на киношные ассоциации!). Кристальная чистота. Вон Большая Медведица, вон Полярная звезда, а вот…

Аня почти неслышно присела рядом, прислонилась к плечу.

— Как ты, милый?

— Ничего, получше.

Я поцеловал ее волосы, накрыл ее ладонь своей.

— Как это все ужасно, Сереж.

— Да…

— Что же это такое с нами?

Хороший вопрос, подумал я. Если бы его периодически задавал себе хотя бы каждый десятый житель планеты, мы жили бы иначе. Или нет?

— Что такое с вами, я не знаю. Тебе как местной жительнице, наверно, виднее. У нас вот уже никто ничему не удивляется. И это печально.

Жилой квартал уже спал. Собаки молчали, но вовсю голосили сверчки, в окнах соседских домов один за другим гасли окна. Становилось прохладно.

— Ты когда спать пойдешь?

— После всего, что увидел? Сомневаюсь, что засну. Я посижу тут, ладно?

— Тогда и я с тобой, если не помешаю.

— Ни в коем случае… не помешаешь.

Она придвинулась ко мне ближе. Я снова уставился в черное небо, усыпанное сверкающими «веснушками» звезд.

Что же такое с нами, говоришь… Да ничего особенного. Мы в своем Старом Мире бесимся от безысходности, нищеты и астрономического неравенства, от огромного количества препятствий, что лежат между нами и нашими мечтами. Кому-то везет больше, кому-то меньше. Кто-то пойдет по головам, кто-то даже копейкой чужой рук не испачкает. Большинство из нас остановилось на нижних уровнях пирамиды Маслоу — удовлетворении элементарных физиологических и жизненных потребностей, и лишь единицы пытаются добраться до самой вершины. Для чего живем и куда стремимся? Черт его знает или Бог его ведает?

От чего бесятся эти счастливчики, живущие здесь? Как Петровский сумел найти подручных из числа местных для реализации своих пакостных планов? Почему этот чертов градоначальник, долгие годы пользовавшийся доверием и уважением большей части земляков, на поверку оказался таким куском говна? Отчего слетел с катушек этот парень-полицейский, пошедший на убийство? Молодой, при деле, при всех возможностях, которые перед ним открывались! Какие тараканы копошились у него в голове?

Я уже знал, что главный подозреваемый в убийстве и организации взрыва на стадионе «Вымпел» — именно Владимир Курочкин. Вместе с бригадой на вызов к дому Михалыча приехал и мой знакомый старший лейтенант Самохвалов. После того, как я дал свои свидетельские показания, и пока эксперты разбиралась в доме, мы с ним постояли в сторонке, поболтали. Он не видел проблемы в том, что откровенничает со мной — ведь мы с ним «почти коллеги».

— Ствол определили, — потухшим голосом сообщил Иван Терентьевич. С момента нашей последней встречи он выглядел еще более постаревшим.

— Да, я в новостях слышал. Поймают парня?

— Не знаю. Патрули уже почти двое суток стоят на всех выездах из города. Просочиться можно только лесом. Но если он уже ушел, то пиши пропало. Только федеральный розыск, а это долгая история.

— А если он все еще здесь? Как вы сами думаете? Вы же служили с ним не один год, можете знать его психологию, повадки, привычки.

Старлей только грустно усмехнулся.

— Ни черта я о нем не знал, как оказалось. Был бы он из какой-то неблагополучной семьи, а так-то чего ж… Хоть и с матерью жил, но рос-то нормальным парнем. Вот что с ними делается на пустом месте, а? У меня половина в подчинении — молодежь! Оболтус на оболтусе! Вот Матвей еще есть, патрульный, вечно оружие теряет, протоколы заполненные бросает где ни попадя. Светка, напарница его, как поссорится с очередным кавалером, истерить начинает, людям грубит. Дал же бог команду! Ни черта я не знаю, какой к ним подход найти…

Жалко мне стало старика.

Что с нами делается? — снова задал я себе этот вопрос, глядя на звезды. Не в трущобах, не в каменных гетто, не в депрессивных рабочих поселках, а вот здесь — что?!

— Молчит Русь, не дает ответа, — прошептал я вслух.

— Что ты говоришь?

— Так, ничего, милая. Ты знаешь, я сейчас подумал, что нас, наверно, стало слишком много здесь. Нас — приезжих.

— Что в этом плохого?

— Мы вносим в вашу жизнь хаос.

— Но ты-то хороший. — Аня погладила меня по щеке. — Побриться бы только. И ребята же вот нормальные, трудятся.