Край навылет

Следующее утро Максин проводит в «Братьях Моррис», подыскивая мальчишкам обмундирование снова-в-школу, в квартиру заскакивает около часа ланча. Уже совсем было открывает полупинту йогурта, как в домофон звонит Ригоберто. Даже через низкокачественный динамик в голосе его слышно обмирание.

– Миссис Лёффлер? К вам посетитель? – Пауза, будто еще репетирует, как бы это сказать. – Я, типа, вполне уверен, что тут к вам Дженнифер Энистон?

– Ригоберто, я вас умоляю, вы изощренный нью-йоркчанин. – Она идет к смотровому глазку, и, само собой, вот из лифта и по коридору движется эта широкоугольная версия самой Рейчел «Люблю Росса, Не Люблю Росса» Грин. Максин открывает дверь до того, как могут возникнуть негативные мысли типа психопат в латексной маске знаменитости.

– Мисс Энистон, во-первых, позвольте мне сказать, я такая громадная поклонница передачи…

Дрисколл трясет волосами.

– Думаете?

– Вылитая она. Не говори мне только, что Мёрри и Моррис впрямь…

– Ага, и тотальное вам спасибо за эту наводку, она изменила мне всю жизнь. Парни просили вам передать, что соскучились и надеются, что вы уже не расстраиваетесь из-за той маленькой неисправности фена?

– Не-а, федеральное ЧП, половина «Кон-Эда» на улицах с отбойными молотками, чего тут расстраиваться? Заходите в кухню, «Зима» у меня только что закончилась, но есть пиво. Наверное.

«Катящий Камешек», две бутылки, которые Хорст как-то проглядел, сильно в глубине холодильника. Они заходят и садятся за столовым столом.

– Вот, – Дрисколл подсовывает ей серый-с-бургундским конвертик размером и формой примерно со старую дискету, – это вам.

Внутри карточка на дорогой бумаге с каллиграфией вручную.

Мс. Максин Тарнов-Лёффлер Удовольствие от Вашего общества запрашивается на Первом Ежегодном Балу Гран-Возврата, он же Гиков Котильон Вечером субботы, восьмого сентября, 2001 года Сетеффекцы. ком Бесплатный бар Одежда опциональна <ха ха просто всерьез/>

– Что это?

– О, это я в одном комитете.

– Похоже, солидно, кому по карману теперь такие вечеринки?

Ну, судя по всему, Гейбриэлу Мрозу, кому ж еще, который, как выясняется, недавно приобрел «Сетеффекцы. ком», что строит и поддерживает виртуальные частные сети, и среди активов компании обнаружил особый Вечериночный Фонд, который болтался там много лет на условном депонировании, ожидая чего-то подобного этому конкретному Концу Света в Известном Нам Виде.

Максин досадует.

– Столько времени, и никто не догадался обшарить счет? Куда ж тут идеалистичней? Жулики, с которыми я каждый день вожусь, ни один – будь он ламер, идиот, что не – такого бы не упустил. Пока ебаный Мроз, конечно, не появился. И вот теперь, значит, он хлебосольный хозяин и не тратит ни единого никеля из своего кармана.

– Все равно нам всем где-то сейчас потусить не повредит, даже если это величайшая на Переулке вечеринка розовых листков. Я буду возле бесплатного бара, по крайней мере.

Приближается День Труда, все на свете начинают звонить, люди, о которых Максин не слыхала годами, одноклассник из Хантера, который ей продолжительно напоминает о том, как она в самый нужный момент вечера, проведенного в безответственном ступоре, спасла этой личности жизнь, поймав мотор, иногородняя публика, совершающая свои ежегодные паломничества в ГНЙ, рьяная, как любые городские листогляды, что направляются в другую сторону поглазеть на зрелища разложения, как изощренные путешественники, которые провели все лето где-то в далеких и сказочных туристских местах, а теперь вернулись утомлять всех, кого могут собрать, камкордерными пленками и байками о фантастически выгодных покупках, усовершенствованных турах, жизни с аборигенами, антарктических сафари, индонезийских фестивалях гамелана, делюксовых странствиях по кегельбанам Лихтенштейна.

Хорст, хоть и не вполне отвисает весь день дома, находит время и для мальчишек – больше времени, кажется по все более расфокусированным воспоминаниям Максин о Годах Хорста, нежели он когда-либо тратил на них раньше, водит их посмотреть, как играют «Янки», обнаруживает последний салон скибола на Манхэттене, даже сам вызывается сводить их за угол на сезонную нудятину, которой всегда избегал, – стрижку перед школой.