Край глаза

Скоро в палате стало тихо. Женщина замолчала, как только замолчали двое ее подопечных. Она встала с койки и уложила обоих в ближайшие люльки. Она долго смотрела на Эрика, который не знал, что сказать, и заговорила сама:

— Не смотри так… их здесь мало, появляются они редко. Просто они здесь очень долго лежат — иногда по нескольку лет, но плачут только на первый день. И эти двойняшки больше не будут плакать.

— А вы тут давно? — наконец решился Эрик.

— Очень давно. Не могу сказать сколько лет. Знаю только, что мой первенец, который меня пережил, уже сам папой стал. Меня Ксюшей зовут. А ты кто?

— Эрик.

— Ну смотри, Эрик, раз забрел сюда. Вот эта девочка самая маленькая, я меньше не видала. Ее выкинуло за три месяца до срока, а инкубатор не справился. Можно было выжить, да вот не получилось. Вот эти двое новеньких — мертворожденные, друг другу помешали. А этого мамаша нечаянно задавила. Говорили ей — не бери с собой в постель, а она не послушалась… А этого пришлось оперировать, но он был слишком слаб.

— А они отходят?

— Неохотно, но отходят. Последний — год назад. Новеньких найти в отделении легко — по крику…

Ксюша вышла в проход между койками, и Эрик увидел, что подол длинной рубашки под халатом и босые ноги, будто чернилами, залиты бурой жидкостью.

— А как их зовут?

— А никак. Не успели их окрестить-то. Задавленного только хотели назвать либо Петром, либо Иннокентием.

Эрик подошел к синей девочке и склонился над ней. Лицо, похожее на мордочку мармазетки, попыталось улыбнуться ему.

— Давайте дадим им имена, — предложил он, и не дожидаясь согласия Ксюши, обратился к малютке, — теперь тебя зовут Оленькой.

Потом он подошел к задавленному и назвал его Петром. Ксюша сначала оторопела, а потом решила, что идея хорошая. Они быстро придумали, как назвать остальных, и Эрик стал прощаться с женщиной. Он сказал, что его ждет приятель, но они теперь обязательно будут навещать ее. Когда он вернулся к колыбели Оленьки, ее там не оказалось.

* * *

Виталя ждал, нервно попинывая больничный плинтус, Ему было страшно. Когда скрип в родильном отделении стих, он некоторое время еще потоптался, преодолевая дрожь, а потом осторожно приоткрыл дверь в комнату ожидания. Там было светло и пусто, а от разноцветных слоников на стенах и веселых картинок на стекле регистратуры стало немного спокойнее.

Виталя уселся в одно из кресел и уставился на плакат с рисунком кормящей молодой мамы в солнечных лучах и полосатой рубахе. Она совершенно не была похожа на мадонн со знаменитых картин, которые он так любил разглядывать по интернету. Виталя обычно подолгу вглядывался в их лица, пытаясь представить себе, как смотрела на него его собственная мать, которую он никогда не видел. На картинах только мадонна Да Винчи смотрела на своего малыша с нежностью. Остальные то закатывали глаза в муке или молитве, то устало смыкали веки, а то и вовсе равнодушно наблюдали процесс. После долгих поисков, Виталя решил, что его мать, которая родила его в шестнадцать лет, а потом отказалась от него, скорее всего, была бы похожа на мадонну Кранаха старшего. Та вообще смотрела не на ребенка, а на художника с подростковым выражением капризного одолжения и скукой. Ее глаза были пусты и глупы, и Виталя возненавидел ту перекошенную и картину всей душой.

Здесь же, на старом плакате женщина весело и счастливо улыбалась своему грудничку. Чем дольше Виталя на неё смотрел, тем больше чувствовал, как вечная тоска и ненависть постепенно густеют в нем. Они собирались в одну точку, как если бы заснятый на кинопленку взрыв медленно прокрутили обратно. Они превращались в плотный ком, который тянул вниз, будто камень.

Когда Эрик вернулся из родильной палаты, он увидел Виталю, застывшего в кресле. Немигающие глаза светились белками так, что зрачков не было видно. Эрик позвал приятеля по имени, и тот, вздрогнув, снова стал самим собой. Он зажмурился, помотал головой и потянулся. На Эрика он посмотрел с новым выражением. Он стал похож на человека, который только что поработал на тренажерах и принял душ. В его лице появилась легкость и удовлетворение.

— Ты где пропадал? — сказал Виталя Эрику, — Пошли уже.

Эрик пожал плечами и пошел к двери в главный коридор, подумав, что не будет пока рассказывать Витале про Ксюшу и ее подопечных. А Виталя подмигнул плакату «Кормите ребенка грудью» и шепнул еле слышно: «Я теперь знаю, где она».

Когда Эрик и Виталя пришли в реанимационное отделение и подошли к ряду дверей, одна из которых должна была вести в комнату с таинственными вспышками, оба парня остановились. Все двери были плотно закрыты.

— Я последнее время часто чувствую себя Алисой в стране чудес, — сказал Эрик, — Будем пробовать все по очереди?

— Погоди, — сказал Виталя и лег животом прямо на пол. Через минуту он указал на щель под дверью с надписью «Операционная», — Вон там только что сверкнуло.