Козьма Прутков и его друзья

Новый 1838 год Жемчужниковы встречали у отца, где первого января сыграли написанный Алексеем водевиль «Вот что значит верить людям». Роль Матрены Ивановны Петушковой исполнял двенадцатилетний Сашинька Жемчужников, а месье Петэна — сам Алексей. Куплеты он сочинил на трех языках — русском, немецком и французском, и с сатирическим оттенком. Так персонаж Петр Иванович Скалозубка, которого играл Миша, пел:

Как в чести, так возвышаюсь

И ковры топчу ногой,

И я бедных всех гнушаюсь,

И рабы все предо мной;

А упал и пресмыкаюсь;

Тогда люди все друзья,

И пред теми я валяюсь,

Кто был первая свинья...4

Поэтическая незрелость искупалась искренностью чувств, которая поощрялась отцом, радовавшимся стихотворным посланиям от всех своих отпрысков, даже самых маленьких.

Те подрастали. Сперва их переводили в Первый кадетский корпус, потом Александра и Владимира забрали домой и стали готовить к поступлению в университет. Лев перешел в Пажеский корпус.

Очень талантлив был Михаил Жемчужников. В корпусе он записывал лекции по истории в виде карикатур на рассказываемое, а потом учил уроки по своим рисункам. Написал водевиль «Новый зверинец, открытый в 1841 году», в котором были представлены кадеты и их корпусные начальники. Он умер двадцатилетним от чахотки, едва закончив корпус. Провожала его на кладбище гренадерская рота кадет, в которой он был старшим унтер-офицером. Остались стихи Алексея, написанные в день именин Михаила, за пять лет до скорбного события :

Тебя желаю видеть я

Скорее в роте гренадерской,

И чтоб повысили тебя,

Мой друг, в чин унтер-офицерский...⁵

В Училище правоведения Алексей Жемчужников вообще ударился в стихотворство. В своих виршах он подражал Лермонтову, начитавшись списков, наводнявших Петербург. Надуманные, они кажутся неискусными пародиями.

Гораздо любопытнее нечто вроде стихотворного дневника, «Мысли при воспоминании об училище на каникулах», которые родились летом 1839 года и дают, если не исчерпывающее, то наглядное представление о времяпрепровождении и устремлениях юноши.

•

«28 июля

Увы! настанет скоро время

Неволи, дьэты и забот!

Уж скоро школьной жизни бремя

Я понесу на целый год!..

На целый год!.. Друзья простите —

Готов всегда я вас любить;

Но вы хоть сами рассудите —

Без вас мне дома лучше жить...

Там вдохновенный, незаказный

Мараю часто я стишок,

Или забывшись в неге праздной

Я ем слоеный пирожок.

Шекспира часто там читаю,

С Отелло плачу и бешусь.

Или с Гамлетом рассуждаю,

Или с Фальстафом веселюсь!..

29-го июля

...Давно ли мы, друзья, считали Украдкой баллы на доске.

Над геометрией дремали,

Чертили круги на доске?

Давно ли алгебру мы сбыли?

Давно ль сошла нам с рук латынь?

Давно ль экзамены нам были,

Друзья, так горьки, как полынь?..

Не с одинаковым почтеньем

На все науки я смотрел,

И уж иным, с благоговеньем,

Я память вечную пропел.

Но в сей разряд я не включаю

Ни психологии, ни прав —

Я их люблю и уважаю —

И в этом я, конечно, прав!..

Нам предназначено судьбою

Жрецами в храме правды быть,

И беспристрастною душою,

Без лести истине служить.

Не все идут прямой дорогой,

В виду имея труд и честь,

К чинам, к чинам стремятся много,

И к ним путей уж бездна есть!..

Где больше лжи, поклоны ниже,

Успех надежней и верней,

И к цели часто там поближе —

Где средства хуже и подлей...

Вот здесь судья с душой продажной

Идет и горд и величав.

И на истертом фраке важно

Торчит в петличке Станислав.

Чтоб попросить о повышенье,

Сейчас лишь терся он в сенях:

Всегда готовый к угожденью.

С улыбкой льстивой на устах...

Покрыло все теперь забвенье.

Богат, могуч и знатен он.

А между тем от притесненья

Повсюду ропот, плач и стон!

Все с воплем бьют ему челами,

Кричат: помилуй нас, отец!

А он — осыпанный звездами —

Средь них — как золотой телец!

Страстей притон, разврата бездна.

Теперь погряз в пороках мир!

Теперь нам честь уж бесполезна,

Пустая слава — наш кумир...

Обманы, лесть и притесненья

Мы видим чаще у судей,

У них — бичей всех преступлений,

У них — защитников людей!

Но будет всякий — я уверен! —

Из нас, друзья, прямой юрист,

Великодушен, чести верен,

Делами прав, душою чист!..»⁶

Пусть это все наивно и неуклюже, зато искренне и верно. Эх, никогда уже человек не напишет больше так, как писал в восемнадцать лет, а ведь стыдится своих юношеских виршей, сам читает их с краской на лице и не показывает никому. И все-таки хорошо, если их иногда не сжигают...

В этом возрасте в душе происходят «страшные» катаклизмы, иной раз кажется — все известно, правды на свете нет, жить не стоит.

Алексей Жемчужников писал: «Готовит будущность мне горькую печаль, грозит несчастною судьбою...»⁷

3

Николай I часто наведывался в Училище правоведения, вглядывался в лица учеников, запоминая будущих чиновников, и если кто-нибудь отводил глаза, спрашивал :

— А у тебя разве совесть нечиста, что ты не хочешь глядеть своему государю в глаза?

По знаку воспитателей бросались провожать его скопом. В сенях царю подавали поношенную шинель с небольшим потертым бобровым воротником...