Училище располагалось близ Цепного моста, бок о бок с грозным III Отделением императорской канцелярии, которое, по инструкции своего основателя и первого шефа Бенкендорфа, должно было «споспешествовать, сверхестественными способами, торжеству правды»8.
Каждый шаг воспитанников тоже был регламентирован инструкциями, и все-таки в это «время наружного рабства и внутренней свободы» закладывались основы того либерального мировоззрения, которое вскоре станет отличительной чертой многих просвещенных дворян.
Воспитанниками училища были П. И. Чайковский, А. Н. Серов, В. В. Стасов. Последний вспоминал, как воспитанники с жадностью кидались на каждый новый номер «Отечественных записок», как спорили о Белинском, как заучивали стихи Лермонтова. В училище издавался рукописный литературный журнал, одним из главных авторов и редакторов которого был Алексей Жемчужников9.
Пребывание его в училище было весьма благополучным, учился он хорошо, дипломатично избегал проступков, за которые полагалось наказание, вплоть до порки. Он даже взял под свое покровительство будущего композитора Александра Николаевича Серова, который потом вспоминал:
«Не помню при каких обстоятельствах началось такое доброе патронатство надо мною ; знаю только, что роль этого охранителя... выпала на долю воспитанника Алексея Михайловича Жемчужникова, одного из лучших питомцев по нашему классу... Будучи от природы весьма живым и бойким мальчиком, я бы неминуемо, особенно в первое время, подвергал себя частым наказаниям, если бы покровитель мой, как умелый шкипер... не указывал мне безопасный путь и не руководил меня своими добрыми и умными советами... Не ограничиваясь устными беседами во время рекреаций, мы завязали между собою усердную переписку...»10
В наше время — время телеграмм и телефонных разговоров — любопытно это свидетельство о письменном общении между подростками, сидевшими в одном классе, спавшими в одной спальне... Страха особенного не было, хотя время от времени устраивались обыски, как тот (по случаю какой-то покражи), при котором была изъята и пропала переписка Жемчужникова с Серовым.
Каким-то чудом не попали в руки воспитателей два стихотворных послания «К Философову», другому товарищу Алексея. Одно из них, написанное в день рождения Философова, 12 сентября 1840 года, «в кофейной Каменного острова», вещало о свободе, «поруганных алтарях», призвании поэта и вине, «которое вливает сладострастье струей приятною нам в кровь».
Другое, написанное через месяц, кажется еще более неожиданным для благонравного Алексея и настолько «экстремистским», что трудно сыскать подобное даже в потаенной поэзии того времени.
Блажен поэт! златая лира
Ему в удел Творцом дана;
Его глаголу суждена
Власть над правителями мира.
Оковы сбросивши, народ
Пред ним, веселыми толпами
Тиранов дерзостных сечет
Окровавленными бичами...
Как пред рыдающей толпою
Молитву дерзкую творя,
Служитель пьяный алтаря,
Шатаясь, держит над главою
Сосуд причастия святой —
Так мертвая в глазах народа
Под святотатственной рукой
Лежит забытая свобода!!1
Эти строки, скорее всего, родились под влиянием кратковременного настроения, разговора, прочитанной книги12.
Училище правоведения давало образование весьма основательное. Своих педагогов воспитанники запомнили на всю жизнь.
Профессор политической экономии Уткин, как писал отцу Алексей Жемчужников, читал лекции «умно, приятно, красноречиво и притом ясно и определенно». Впоследствии его уволили. Он осмелился сказать с кафедры, что «труд свободного человека гораздо производительнее труда крепостного». Слова его не забылись.
Одно время российскую словесность преподавал Никита Иванович Бутырский, дородный старик со всклоченными седыми волосами. На его лекциях забавлялись и отдыхали. Он проповедывал своим зычным голосом одно: «развитие теории гуманизма об истинном и изящном».
Больше всего он любил читать собственные сонеты, появившиеся на свет в 1837 году и осмеянные всеми критиками.
Кисть Микель-Анджела, где ты?
О, как бы ты пересоздала
Созданье дивной красоты!
Монарх простер свой перст — и встала
Афина: вот ее черты!..
Он охотно посещал со своими воспитанниками ресторан Излера, благодушно вкушая водку в таких количествах, что приводил юношей в изумление, смешанное со страхом. Тщетно пытались они свалить его с ног, заказывая для него все новые графинчики...
Законоведение читал Палибин. С пафосом, пришепётывая и присвистывая, он провозглашал :
— Император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный, которому повиноваться не только за страх, но и за совесть сам бог повелевает...
Ученики забавлялись сочинением пародий на его лекции.
Профессора богословия Михаила Измайловича Богословского любили. Он часто беседовал о прочитанных книгах, говорил интересно. «А ведь наш батька-то — лихой батька»,— отзывались о нем, но побаивались. Строг он был.
Сохранился придуманный и разыгрывавшийся учениками диалог между Богословским и Палибиным, пришедшим к священнику на исповедь13.