Ковыль

– Ой, что это? Опять?! – Наталья побледнела, вглядываясь в хоровод деревянных некрашеных крестов, железных синих пирамидок с красными звёздочками наверху, железных решёток и снова деревянных оград.

– Это у нас новое кладбище, – охотно пояснил Семён.

– Новое?

– Раньше у нас возле деревни Богдановки хоронили, там когда-то церковь была и погост, а теперь здесь. Помню, как мужики канаву тут копали, отгораживали площадь, мы в то время с Ваней твоим на рыбалку по этой дороге ходили. Вечером, солнышко уже на закате, возвращаешься голодный и чуть живой, а куропатки из хлебов: «Спать пора, спать пора». Думаешь: у, заразы, чтоб вам… А теперь редко куропатку услышишь, химию стали сыпать на поля, всё потравили. И кричат они теперь по-другому, – Семён посмотрел на Наталью с хитрецой. – Теперь они кричат: «Пить пора, пить».

– Ну, вот и Омка, – сказал минуту спустя Сенька. – Видишь обрыв на той стороне? Мы как раз против него купаемся. Там – лагерь, пацанва за забором мается. Когда нас после войны первый раз в пионерлагерь направили, радовались, дураки. Ну, кормили, конечно, досыта, лучше, чем дома. Какао – нам в диковинку было. В лес на прогулки водили, костры и всё такое. Заборов тогда не было, да и дома эти построили несколько лет назад, а тогда палатки ставили огромные и жили. И всё равно плохо. Купаться – строем, не больше двадцати минут, один раз в день. По нужде в кусты самостоятельно не сбегаешь. Я матери сказал: «Мне эта лагерная житуха не по нутру, больше меня туда не посылай – сбегу!»

Семён съехал по дороге почти к самым воротам лагеря и круто отвернул влево; пыль пошла прямо в пионерский городок.

– Тут выбора нет, – сказал Наталье, останавливаясь у раскидистого ракитового куста, – там пляж для пионерии отгородили сеткой, чтобы на мели булькались, а сюда – берег илистый. Только вот такой кусочек оставили для вольных людей.

Вольные люди – молодёжь, ребятня и реже взрослые – занимали все мало-мальски пригодные места на песчаном пляже и выше, на травке. Ещё выше на задернованном склоне стояли машины и мотоциклы; велосипеды валялись вперемешку с отдыхающими.

Глава 3

– Ну и духотища в твоей душегубке, – Пётр вывалился на землю первым, – ещё пять минут – и сварились бы.

Семён криво усмехнулся вертевшейся на языке скабрёзности, но удержался, сказал только:

– Ничего, четверть часа помучились, зато теперь на целый день в рай попали, пользуйтесь.

Воздух был недвижим и казался густым и вязким, дышать нечем, лишь у самой воды было свежее.

«Быть грозе», – подумал Сбруев.

– Хоть бы дождь прошёл, – сказал Кузьма, обратив взгляд в бледно-голубое небо, – поля сохнут.

– Только не сегодня, – отозвалась Светлана, взяла сумочку, пошла в сторону небольшого овражка, заросшего боярышником и шиповником, переодеваться. – Девки, за мной!

Расстелили на траве скатерть, поставили на неё корзину с едой, сели вокруг; достали посуду. Лишние бутылки спрятали под кустом в жидкий ил. И всё пошло точно так же, как за столом во дворе Егора Кузьмича, с той лишь разницей, что сидеть менее удобно да одежды почти никакой.

Иван едва вылез из машины, сразу разделся и – к воде. Наталья догнала его, уцепилась за руку:

– Не ходи!

Он посмотрел с улыбкой на неё, сказал мягко:

– Не бойся, река обмелела, сейчас глубоких мест нет. Вон, смотри, посреди реки парень стоит.

Посмотрела: ребятня резвится в воде, плавают, ныряют, плещут друг в друга; парень стоит дальше всех, плечи видны из воды, руки на затылке. Он глядел на противоположную высокую сторону, что-то рассматривал на глинистом обрыве. Убедительно. Но руку отпустила не сразу:

– Ты плавать умеешь?

– Я же тебя учил, забыла? Ну, даёшь! Очнись!

Сенька сзади засмеялся:

– Да он как морж, сутками может в воде сидеть.

Пальцы её ослабли. Иван ещё раз ей улыбнулся, вошёл в реку по пояс, потом окунулся с головой и поплыл – мощно, тараня воду головой.

– Видала? – с восторгом сказал Сенька. – Он у нас и плавать по науке учился, во всём первый был. – Тут он немного приврал, но для пользы дела. – По этой части, – щёлкнул себя по горлу, – отстал только.

Течение было слабым. Иван сделал полукруг на воде, вылез метрах в тридцати, поднялся по склону выше стены ивняка, прибежал по тропке к Наталье, которая так и не сводила с него насторожённых глаз, ткнулся мокрым лицом ей в плечо.

– Благодать! Раздевайся, что стоишь?

Она облегчённо вздохнула и стала снимать с себя платье.

– Идите сюда, – Пётр похлопал по земле рукой, показывая, что место он им приберёг удобное.

Иван сел рядом с ним, а Наташа присоединилась к женскому краю импровизированного стола.

– Ну их, – сказала Светлана, – опять за водку принялись. Садись с нами.

И ревниво оглядела фигуру невестки. Выбором брата осталась довольна; немного и позавидовала:

– Прямо как восемнадцатилетняя.

Наталья улыбнулась, впервые в этот день.

Варюшке женщины подкладывали лучшие куски.

– Худоба, – ласково ворчала Светлана.

– Ешь, девка, тело наводи, – поддерживает её Лукерья, которая старается не выдать своего несчастья: коли по людям разнесёшь, то уж осколков не собрать.