Ковыль

По правде сказать, он сам не знал, что должен делать человек, которому нежданно-негаданно привалил такой фарт. Машина, конечно, ему не нужна, был бы молодой, девок бы покатал, а старому такая потеха ни к чему. Ни дров, ни сена на легковушке не привезёшь. Надо брать деньгами. Но как брать? Билет-то не его! Найденный на дороге, он обернулся такими деньжищами, что умом охватить трудно. Ну, как объявится человек, который скажет: «Мой был билет, мои деньги!» А? Да в суд потянет…

Если никто не придёт требовать деньги, тоже не лучше: будут люди смотреть в спину и кивать друг дружке:

– Прикарманил чужие – пятьдесят тыщ!

«Верно, пятьдесят одна тысяча, если старыми!»

– Жулик! А всю жизнь честным прикидывался!

– Ну, все мы честные, когда прокурор над душой стоит.

За что такая несправедливость?

Но под тяжёлыми этими думами уже копошилось слабое предчувствие радости: мысли тянулись к детям и внукам, пока неясно, без прямой связи с деньгами, просто: будто они приблизились к нему, окружили и вот-вот возникнут наяву, войдут в дом…

Однако в дверь постучала и вошла, не дожидаясь приглашения, Эльза Мораш, почтальонка, принесла пенсию. Дарья получила свои слёзные-колхозные двенадцать рублей с копейками, расписался потом Егор Кузьмич, пересчитал рубли и будто поплыл куда-то – никак не мог избавиться от нахлынувшего на него убеждения, что живёт он не наяву, а во сне, настолько эта сумма была мала по сравнению с той, что где-то ждала его.

– Ну дак, – сказала Эльза, остановясь перед дверью, – не отклеивается? Снимай дверь, Егор Кузьмич, тащи к Валентине Ивановне.

На двери Сбруев видит все пять облигаций, злополучный лотерейный билет, потрескавшуюся от времени краску, тяжёлый железный крюк – нет, не сон. Да, значит, вот как: к Валентине Ивановне ему надо, в сберкассу…

Пошёл, оставив билет в прежнем положении, полуотодранным от двери, и недоумевающих баб возле.

Валентина Ивановна поздоровалась с ним, встала из-за стола, выжидательно посмотрела на руки Егора Кузьмича. В руках у старика ничего не наблюдалось. И две молодые и потому неизвестные Сбруеву женщины посторонились у стойки и тоже смотрели на Егора Кузьмича словно на большого и важного начальника.

– Так, – не дождалась Валентина Ивановна, когда Егор Кузьмич что-нибудь молвит, – где билет?

– Дак это…

– Никак не снимается? – и ей всё уже известно.

В лице Валентины Ивановны озабоченность, ей не приходилось выдавать таких крупных выигрышей, и оттого тревожно. А тут ещё эта несуразица: если Бондарь припрёт сюда билет вместе с дверью, что делать?

– А точно у вас выигрыш? – она взяла со стола газету с таблицей, одна строка в ней жирно подчёркнута.

Егор Кузьмич пробурчал что-то невнятное, попятился и вышел.

Эту ночь Сбруев вовсе не мог уснуть.

Лотерейный билет минувшим днём он отколупнул легко, снова сходил в сберкассу, там его заставили написать заявление, приложили к заявлению билет и сказали, что сразу не могут ему выдать деньги – такой суммы в наличии нет – и надо ещё получить подтверждение из города, что в газете всё верно.

То-то и оно – вдруг ошибка!

Егор Кузьмич в этот сумасшедший день пропустил баню, зато водки купил не одну, а две бутылки и упился бы, если бы не подмога. Зашёл к нему Зотов, который клал печь в новом доме неподалёку, а вслед за ним явился из кочегарки Андрей Фомич, как был, в грязной одёжке.

– На минуточку я, Кузьмич, прибежал узнать, как дела?

– А! – махнул рукой Сбруев. – Садись.

Одну бутылку они с Зотовым уже почали.

– На минутку, – напомнил кочегар.

У Кирилловны дело к Дарье нашлось, её тоже не обнесли. Шутя опорожнили обе бутылки и опростали две сковороды жареной картошки с салом. Фомич пробыл до вечера, ушёл весёлый, с песнями – ему много не надо, чтобы запеть, пошёл сдавать смену.

Зотов долго сидел и после того, как незваный обед-ужин закончился, кивал головой, важно вздыхал, старался заглянуть в глаза хозяину и что-то разглядеть и уяснить для себя.

– Да, брат, такое дело, значит, – и почёсывал за ухом, – такая закавыка. Быват.

Думал, может быть, о том дне, когда он прошёл мимо кошелька и не заметил его, а вот Егор Кузьмич шёл следом, углядел и поднял. А мог бы увидеть он, Зотов, и тогда бы они поменялись местами, и Егор Кузьмич сидел бы, возможно, у Зотова в гостях, и на столе тоже была бы выпивка с хорошей закуской. Только не две бутылки, а три или пять – Зотов не жадный.

Егор Кузьмич частично освоился в душе со своим новым положением и согласился с тем, что деньги как будто достанутся ему по праву, кому же их получать, если не ему?

Но сомнение терзало: произойдёт что-нибудь, и не дадут ему этих тысяч, и будет народ потешаться и зубы скалить, и сочувствовать будут – одни искренне, а другие будут радоваться в себе. И станет жизнь не краше, а поганее. Билет забрали, взамен никакого документа не дали – не нагреют ли его? Доказывай потом! Твой билет, говоришь, был, Егор Кузьмич? А где ты его купил? Ах, нашёл!