Королева праха и боли

Губы его вновь разлепились, он громко сглотнул и шагнул ко мне:

– Прости меня… Пожалуйста.

Страх объял меня, я попятилась еще дальше – и наступила на хрустнувшую детскую ножку. Енош никогда не просил прощения и уж точно не говорил «пожалуйста», и потому этот незнакомец пугал меня куда больше, чем когда-либо пугал бог.

Да, я боялась этого чужака – потому что не знала его.

Не понимала что делать, чего ожидать, не понимала, почему он стоит, пошатываясь, и не набрасывается на меня.

Я вся дрожала под умоляющим взглядом странного незнакомца. А он с каждой секундой все больше бледнел, как будто маска жестокого безразличия, сойдя с лица Еноша, открыла лицо древнего старика, изборожденное морщинами сотен тяжких столетий.

Он сделал еще шаг.

– Маленькая…

– Не приближайся ко мне! – Я прижалась спиной к стене маленьких черепов и костлявых грудок. – Оставь меня в покое!

Брови его сошлись над полными боли глазами:

– Не могу.

Еще шаг.

Медленный. Но решительный.

И еще.

Паника снова сдавила горло. Все инстинкты тела надрывались, приказывая бежать. Бежать! Куда? Куда угодно, лишь бы отсюда. Куда угодно, лишь бы от него.

– Иди ко мне. Не к своему хозяину, а… ко мне. – Остановившись, Енош раскинул руки, приглашая меня в свои объятия. – Я всего лишь хочу обнять и согреть тебя.

Я боролась с призрачным притяжением – меня отчаянно влекло в лапы чудовища. Исходящее от его пальцев тепло служило отличной приманкой.

Приманка – она ведь в ловушке.

Нет, я не куплюсь на эту уловку. Лучше утоплюсь, чем поддамся его обещаниям. Он сулит мне утешение. Покой. То, чего я хочу. В чем нуждаюсь. О чем молила – и была отвергнута снова и снова!

Все, больше я ничего не хочу.

Только не от него.

Отказываюсь от своего желания.

Я вскинула руки, словно это могло отогнать дьявола.

– Я найду больше тепла в объятиях трупа!

Он вздрогнул:

– Ада!

– Не зови меня так!

Дюжина тонких трещин пробежала по моему молчащему сердцу, и мучительная боль выплеснулась из него в грудную клетку. Маленькая. Смертная. Жена. Это я еще могла стерпеть. Но только не мое имя.

Только не мое имя, слетающее с его губ.

Только не после… этого.

Мелкими шажками семеня вдоль шеренги детей, я двинулась к воротам.

– Не приближайся!

Он не приближался.

Но и не позволял расстоянию между нами увеличиваться, в точности повторяя мои шаги.

Я понимала, что мне не сбежать от него, потому что ноги я передвигала лишь благодаря его дозволению. Но мне дико хотелось убежать от предательской тяги в груди, от боли, толкающей меня в его объятия, – просто чтобы доказать себе, что я это могу.

Еще шаг.

Я запнулась о камень.

И качнулась вперед, всплеснув руками. А когда восстановила равновесие, оказалось, что Енош все-таки подкрался ко мне, застыв всего в паре шагов от меня – и пространство это стремительно наполнялось теплом.

Я покосилась на врата.

И рванулась туда.

Но прежде, чем моя нога оторвалась от земли, Енош поймал меня за талию и притянул к себе, к своему горячему, пылающему телу.

– Успокойся.

Ярость сжигала меня, я уперлась кулаками в его грудь в попытке оттолкнуть.

– Отпусти меня!

– Никогда. – Он до боли стиснул меня, погружая в запах припорошенного пеплом снега. – Зови это одержимостью или жестокостью. Хотя сам я близок к тому, чтобы назвать это совершенно иначе.

Из глубин моего горла вырвался крик, я дергалась и извивалась, изо всех сил борясь с его хваткой, с его умопомрачительным жаром. Но, как я ни сопротивлялась, он лишь сжимал меня крепче.

– Тш-ш… – раздалось у моего уха. – Пожалуйста, прости меня.

Это его шипение и то, что он снова осмелился просить прощения, лишь распалило мою злость, превратив ее в неудержимую ярость. Я корчилась, била его локтями, лягалась, колотила кулаками по его груди, словно одержимая, ничего уже не соображая.

Слишком много всего навалилось на меня.

Слишком.

Шок смерти, ребенок в утробе, горькое одиночество жалкого существования, чреватого всеобщим презрением… Я ничего этого не заслуживала. Я устала от того, что все вокруг помыкают мной, как рабыней, как скотиной!

– Я поддался гневу, потому что ничто не пугает меня так, как мысль о том, что я могу потерять тебя. – Голос Еноша сделался хриплым, дрожащим. – Но я не должен был этого делать. Прости меня.

– Ты похоронил меня!

Хлоп.

Голова Еноша дернулась, на правой щеке быстро наливался багрянцем отпечаток четырех пальцев. Я его ударила.

Замерла я лишь на секунду, а потом вскинула подбородок:

– Ну, давай. Брось меня в яму! На двадцать дней… На месяц!

Он сглотнул.

Положил ладонь на мой затылок. Притянул к себе и прижал лицом к колотящемуся сердцу. Скользнул губами по моему уху:

– Я люблю тебя.

Слова его что-то сломали внутри меня. Ноги мои подогнулись. Я не желала его любви – слишком она болезненна, слишком непредсказуема, слишком – чертовски – разрушительна.

Енош прижимал меня к себе, пытаясь удержать, но ноги мои окончательно отказали, и он в конце концов сдался и мягко опустил меня на землю, усевшись вместе со мной, продолжая обнимать и успокаивать.