Королева Бедлама

— А нет на свете благородных способов убивать. — Грейтхаус сунул кинжал обратно в ножны на пояснице. — Теперь ты знаешь, что из себя представляет настоящий бой. Сумеешь в нужный момент вспомнить и применить технику — хорошо, получишь преимущество. Но настоящая драка — вот когда либо ты убьешь врага, либо он тебя — это жестокий, страшный и, как правило, очень быстрый поединок. Да, джентльмены порой устраивают дуэли и пускают друг другу кровь, но обещаю тебе — вернее, предупреждаю: однажды ты встретишься лицом к лицу с негодяем, которого хлебом не корми, дай вспороть тебе брюхо. Ты его узнаешь, поверь мне. Когда придет время.

— К слову о джентльменах и времени… — раздался тихий женский голос с порога.

Мэтью обернулся. В дверях, осиянная ярким солнцем, стояла миссис Герральд. Сколько времени она наблюдала за происходящим — неизвестно.

— Господа, пора обедать. Да, кстати, Мэтью, у вас левое ухо в крови.

Она развернулась и поплыла к дому, удивительно царственная в своем темно-синем платье с белым кружевным воротничком и манжетами.

Грейтхаус бросил Мэтью чистый платок:

— Ерунда! Царапина. Увернулся не в ту сторону.

— Но я ведь неплохо бился, правда? — Кислая мина Грейтхауса не ушла от внимания Мэтью. — Понял, понял… Хотя бы не из рук вон плохо?

— Ты нанес один-единственный удар. Точнее — попытался нанести. Удар слабый и расхлябанный. Корпус ты не держишь, это не корпус, а одна сплошная мишень. Куда ни ткни — обязательно попадешь. Помни, тело надо держать! За весь бой ты ни разу не шагнул вперед навстречу атаке, даже ложных выпадов не делал. Ноги беспорядочно семенили, и ты без конца отступал. — Он взял у Мэтью шпагу, вытер ее и сунул обратно в ножны.

— Выходит, — воскликнул Мэтью негодующе, чтобы скрыть разочарование, — я все делал неправильно?

— Этого я не говорил. — Грейтхаус повесил шпагу на крючок. — Ты неплохо отразил два моих лучших удара и разгадал несколько отвлекающих маневров. В остальном — да, дело дрянь. Будь это настоящий поединок, даже второсортный боец проколол бы тебя раз шесть, не меньше. А ведь я то и дело подставлялся под удар! Неужели ты не заметил? — Отирая шпагу, он посмотрел на Мэтью. — Только не говори, что не заметил!

— Я вас предупреждал, что оружием не владею.

Чем больше Мэтью теребил свое ухо, порезанное у самой верхушки, тем сильнее оно болело. Поэтому он бросил попытки остановить кровь: пятнышко на тряпице оказалось крошечное, а значит, и рана была вовсе не такая страшная, как сперва казалось.

— Сейчас, допустим, не владеешь. — Грейтхаус сунул шпагу в ножны и повесил на крючок. — Но я собираюсь тебя научить, как бы ты ни противился. Ты проворен, у тебя от природы хорошее чувство равновесия — на мой взгляд, задатки отличные. И ты неплохо чувствуешь вес клинка, он у тебя торчит вверх, не заваливается. Словом, не такой уж ты и малахольный, каким кажешься. А самое главное — ты не сдавался до последнего, а ведь пару раз я едва не вышиб шпагу у тебя из руки. — Грейтхаус кивнул на дверь. — Идем, перекусим и вернемся сюда через часик.

У Мэтью внутри все опустилось: этот кошмар наяву еще не закончился! Он прикусил себе язык, чтобы не ляпнуть лишнего, и вслед за Грейтхаусом покинул душный каретный двор.

Любопытное выдалось утречко. Когда Мэтью забирал Сьюви из конюшни, мистер Вайнкуп сообщил ему последние новости: вчера трое трактирщиков, включая Мамашу Мантанк, отказались закрываться в восемь вечера, и группа констеблей во главе с самим Лиллехорном препроводила их в кутузку. Между служителями закона и братьями Мантанк даже завязалась драка; последние яростно пытались отбить матушку и в результате сами загремели за решетку. Но на этом волнения не закончились, доложил Вайнкуп. К десяти вечера в тюремных камерах сидело двенадцать человек и две проститутки из Нью-Джерси — веселая получилась компания. Одного из констеблей, пытавшихся образумить нарушителей на Бридж-стрит, пнули между ног и окатили мочой из ведра. Ратушу забросали тухлыми помидорами, а после полуночи кто-то разбил камнем одно из окон в доме лорда Корнбери. Словом, чудная летняя ночка выдалась вчера в Нью-Йорке.

Насколько было известно Вайнкупу, ни одного убийства не произошло. Видно, Масочник прослышал о новом указе и решил от греха подальше остаться дома.

Обедали кукурузной похлебкой с куском ветчины и ломтем ржаного хлеба — причем стол был накрыт не дома, а на улице, под раскидистым дубом на берегу реки. Мэтью первым делом схватил кувшин с водой и выдул два стакана, прежде чем Грейтхаус успел сказать, что пить следует медленно. Чуть ранее Мэтью дал ему последний номер «Уховертки» — хотел показать объявление на второй странице, — однако внимание Грейтхауса привлекла статья о преступлениях Масочника.

— Масочник, значит, — сказал он за едой. — Уже третье убийство, стало быть?

Мэтью кивнул, дожевывая хлеб с ветчиной, а затем поведал Грейтхаусу про убийство Эбена Осли. О своей роли в событиях того вечера он решил умолчать.

— И никто понятия не имеет, чьих рук это дело?