Королева Бедлама

— Тогда я ненадолго. — Байнс положил ему на плечо свою мясистую ладонь; Лиллехорн хотел протиснуться мимо них, но не сумел. — Думал обсудить две вещи. Во-первых, все никак не поговорю с тобой насчет предложений, которые ты сделал на собрании. А предложения весьма дельные, и главный констебль наверняка их рассмотрит. Верно, Гарднер?

— Верно, сэр. — Лиллехорн неожиданно просиял. — Еще как рассмотрю! Самым внимательным образом.

— Прекрасно! — В обиходе главного прокурора то было единственное слово, которым он мог выразить наивысшую похвалу. Затем он помрачнел, и голос его, способный вызывать гром, молнии и прочие катаклизмы в зале суда, зазвучал едва ли не по-отечески: — Насчет минувшей ночи. Ты побывал на месте трагедии… Гарднер мне в красках описал все случившееся, да я и сам взглянул на тело. Эти порезы вокруг глаз… ужасно, правда?

— Да, сэр.

— Я так понимаю, наш чудак-печатник, незаконно проникнув в покойницкую, вновь употребил это словцо?..

— Словцо, сэр?

Мэтью, разумеется, отлично понял, что имел в виду прокурор, однако повторять оное слово не захотел. И потом, так ли уж «незаконно» Григсби проник в покойницкую? Не переписали ж они городской кодекс посреди ночи!

— Вы меня поняли. — Байнс слегка усилил хватку. — Мэтью, мы все на одной стороне. Братья по ремеслу, так сказать. Профессионалы. Ты не думай, мы этого убийцу поймаем и накажем. Увы, ничего хорошего не будет, если Мармадьюк Григсби примется трезвонить об этом… ну, ты понял… в своей газетенке. Придуманное им словцо сеет тревогу, та в свою очередь порождает страх, а страх — панику. Глазом моргнуть не успеешь, как запуганные горожане уже не верят, что власти способны их защитить. Это нехорошо, да?

— Да. То есть нет… наверное.

— Не имею ничего против Григсби и его газеты. Пускай себе пишет про корабли и грузы, про дух и энергию Нью-Йорка, светскую жизнь и… что ж, даже про уличные потасовки, без каковых не обходится жизнь ни одного уважающего себя города. Ради бога. — Байнс умолк, из его светло-голубых глаз только что не летели молнии (в придачу к громоподобным раскатам, исторгавшимся горлом). — Однако мы не можем позволить — и не позволим — мистеру Григсби выдумывать всякие ужасы про душегуба, когда на самом деле мы столкнулись с обыкновенным безумцем, к тому же наверняка уже покинувшим город.

— Простите, сэр, — сказал Мэтью, — но эту версию выдвигали после убийства доктора Годвина, а теперь всем ясно, что город он не покинул.

— С чего вы взяли? Может, его уж след простыл! Я не утверждаю, что Григсби надо запретить вообще что-либо писать про убийство: я ведь не дурак и понимаю, что город и без того взволнован. Однако мы должны следить за общественным мнением, Мэтью. Ради блага горожан. Если Григсби сейчас поднимет шум, разве это поможет делу? Нисколько, верно?

Мэтью понятия не имел, надлежит ему согласиться или возразить.

— Я знаю, что точно поможет делу и горожанам, сэр. Решительное и тщательное расследование. Надо найти убийцу, прежде чем…

— Ш-ш-ш. — Байнс поднес к губам толстый палец. — Расследование ведется, не сомневайтесь. Мы найдем этого умалишенного, если ему не хватило ума бежать из Нью-Йорка.

Что-то в прокурорской песенке резало слух, но Мэтью решил не заострять на этом внимание. Он обратился к главному констеблю:

— У меня к вам вопрос, сэр. Удалось ли вам побеседовать с преподобным Уэйдом и доктором Вандерброкеном?

— Удалось, раз уж вам так надо знать.

— Можно узнать, чем они объяснили свое стремительное исчезновение с места событий?

Лиллехорн покосился на Байнса, словно бы говоря: «Видите, с какими дураками приходится иметь дело!» — и не без яда в голосе ответил:

— Достопочтенный священник торопился по церковным делам. А многоуважаемый доктор спешил к больному. Они, очевидно, шли по южной стороне улицы, когда услышали крик Филипа Кови — равно как вы услышали его с северной. Оба принесли глубочайшие извинения за то, что вынуждены были уйти, однако их ждали важные дела. Причем каждого — свое.

— Каждого — свое? — повторил Мэтью.

— Я же сказал! Вы туговаты на ухо? Слуховой рожок не дать?

— Прошу прощения, но вы уточнили, что были за церковные дела у преподобного Уэйда и кто именно ждал врача?

— Нет, я уважаю вышеупомянутых господ. Мне хватило и краткого объяснения, а учинять им допрос было бы невежливо, и даже грешно с моей стороны — в случае с преподобным Уэйдом. Довольно, Корбетт! — Лиллехорн вновь попробовал протиснуться мимо Байнса. — Идемте, сэр?

Байнс отпустил Мэтью. Стряхнул незримую соринку с его плеча:

— Вы уж побеседуйте со своим приятелем, хорошо? Будьте другом и ему, и мне, договорились? — Он широко улыбнулся. — Прекрасно!

Двигаясь верхом на Сьюви по Бродвею — мимо гончарной мастерской к зеленому лесу за пределами города, — Мэтью все вертел в голове слова главного констебля. Преподобного Уэйда и доктора Вандерброкена якобы ждали дела, причем каждого — свое. Очень странно. Ведь он явственно слышал, как священник сказал: «Нам придется его оставить».