Король в жёлтом

Он отпер дверь, и я, забрав свою шляпу и трость, вышел в коридор. Лестница была погружена во тьму, и, ощупью отыскивая путь, я наступил на что-то мягкое, с воплем вонзившее когти мне в ногу. Я нацелил убийственный удар, но моя трость звякнула о перила, а кошка стремительно метнулась обратно в комнату мистера Уайльда.

Снова проходя мимо дверей Хоуберка, я увидел его всё ещё работающим над доспехом, но не стал останавливаться, торопливо шагнул на улицу, прошёл до Вустер, обогнул парк вокруг Залы Упокоения, пересёк площадь Вашингтона и вышел к своей квартире в «Бенедикт» ¹¹. Здесь я спокойно пообедал, почитал «Геральд» и «Метеор» и, наконец, подошёл к сейфу в спальне и набрал код. Те три с тремя четвертями минуты, за которые таймер отпирает замок, для меня самые дорогие. С того момента, как я набираю комбинацию, до того, когда поворачиваю круглую ручку и плавно открываю тяжёлую стальную дверь, я живу в восторге ожидания. Эти мгновения подобны мгновениям, проведённым в Раю. Я знаю, что увижу, когда пройдёт положенное время. Я знаю, что тяжёлый сейф хранит для меня, только для меня, и утончённое удовольствие ожидания едва ли увеличивается, когда сейф открывается, и я беру из его бархатного нутра диадему из чистого золота, горящую бриллиантами. Я совершаю эти действия каждый день, но по-прежнему удовольствие от ожидания и, наконец, от прикосновения к диадеме, лишь возрастают. Такой венец достоин Короля королей, Императора среди императоров. Король в Жёлтом пренебрёг бы им, но эту корону пристало носить его царственному служителю.

Я держал диадему в руках, покуда не зазвучал резкий сигнал сейфа, и тогда с любовью и гордостью я вернул её на место и захлопнул дверцу. Затем неторопливо вернулся в свой кабинет, окнами выходивший на площадь Вашингтона и облокотился о подоконник. Вечернее солнце лилось в окно, в сквере слабый ветерок шевелил ветви вязов и клёнов, покрытых почками и нежными молодыми листьями. Стая голубей кружила вокруг колокольни Мемориальной Церкви ¹², иногда садясь на фиолетовые черепичные крыши, порой спускаясь к чаше фонтана перед мраморной аркой. Садовники занимались клумбами, и свежевскопанная земля пахла сладко и остро. По газону стрекотала газонокосилка, которую тащила толстая белая лошадь, водовозы разбрызгивали водяную пыль на асфальтовые дорожки. Вокруг статуи Питеру Стёйвесанту ¹³, сменившей в 1897-ом то уродство, которое, как предполагалось, изображало Гарибальди ¹⁴, под весенним солнцем играли дети, няни толкали аккуратные колясочки с беспечным невниманием к их пухлым пассажирам, что, впрочем, можно было объяснить присутствием полудюжины нарядных драгун, небрежно развалившихся на скамейках. Сквозь деревья Мемориальная Арка Вашингтона сверкала словно серебряная под лучами солнца, а ещё дальше за ней, на восточном конце площади, серый камень драгунских бараков и белый гранит артиллерийских конюшен были полны цвета и движения.

Я взглянул на Залу Упокоения на углу площади напротив. Несколько любопытных всё ещё слонялись у позолоченной чугунной ограды, но внутри парка дорожки были пустынны. Я смотрел на рябь и блеск воды в фонтане; воробьи уже обнаружили этот новый бассейн для купания, и теперь вся чаша была покрыта пыльно-серыми созданиями. Два или три белых павлина что-то клевали на газоне, а на руке одной из Мойр устроился тускло-коричневый голубь, сидевший так неподвижно, что казался частью изваяния.

Уже когда я безразлично отворачивался, моё внимание привлекло лёгкое волнение в толпе любопытных зевак. В парк вошёл молодой человек и нервными шагами двигался по гравийной дорожке к бронзовой двери Залы Упокоения. Он на мгновение помедлил у «Мойр», и когда поднял голову к этим трём таинственным ликам, голубь сорвался со своего скульптурного насеста, покружил мгновение и резко свернул на восток. Молодой человек закрыл лицо рукой и невероятным движением бросился к мраморным ступеням, бронзовая дверь захлопнулась за ним. Получасом позже зеваки неохотно разбрелись, напуганный голубь вернулся на своё место на руке статуи.

Я надел шляпу и вышел, чтобы немного прогуляться в парке перед обедом. Когда я пересекал центральную аллею, мимо прошла компания офицеров, один из которых окликнул меня: «Здорово, Хилдред!» — и вернулся, чтобы пожать мне руку. Это был мой кузен Луис, с улыбкой похлопывающий хлыстом по каблуку со шпорой.

— Только что из Вестчестера, — сказал он. — Вся эта сельская благодать, молоко и творог — сам понимаешь. Молочницы в шляпках, которые отвечают «Оооу» и «Я не дууумаю», когда говоришь им, что они хорошенькие... Просто умираю, как хочется плотно поесть у Дельмонико ¹⁵. Какие новости?

— Никаких, — вежливо ответил я. — Видел, как твой отряд проезжал этим утром.

— Ты видел? А я тебя не видел. Где ты был?

— У мистера Уайльда, у окна.