Король в жёлтом

Сигнал сейфа начал пронзительно звенеть и я понял, что время истекает; но я, не обращая на него внимания, вновь надел сверкающий венец на голову и с вызовом повернулся к зеркалу. Я долго стоял так, захваченный меняющимся выражением собственных глаз. Зеркало отражало лицо, во всём подобное моему, но бледнее и столь худое, что я едва узнавал его. И всё время я повторял сквозь сжатые зубы: «Время настало! Время настало!», а бриллианты горели и переливались над моим лицом, покуда сигнализация сейфа не превратилась в несмолкаемый звон. Я слышал, как открылась дверь, но и на это не обратил внимания. И только увидев в зеркале два лица — лишь когда другой образ возник над моим плечом и ещё одна пара глаз встретилась с моими — я обернулся с быстротой молнии и схватил длинный нож со своего туалетного столика. Мой побледневший двоюродный брат отпрянул, восклицая: «Хилдред, о Господи!». Когда моя рука опустилась, он произнёс:

— Это я, Луис, ты что, меня не узнаёшь? — я продолжал молчать. Я не смог бы заговорить даже ради спасения собственной жизни.

Он подошёл ко мне и вынул нож у меня из рук.

— Что всё это значит? — осведомился он тихо — Ты болен?

— Нет, — ответил я. Но сомневаюсь, что он слышал меня.

— Ну же, приятель, — воскликнул он, — снимай эту шутовскую корону и перебирайся в кабинет. Ты собираешься на маскарад? Что это за театральная бутафория?

Я был рад тому, что он вообразил корону сделанной из латуни и стразов, я и сам не мог бы придумать ничего лучше, чем позволить ему обманываться таким образом. Я позволил Луису взять венец из моих рук, зная, что лучше всего будет подыграть ему. Он подбросил великолепную диадему в воздух и, поймав, обернулся ко мне с улыбкой.

— Она стоит не больше пятидесяти центов. Зачем тебе эта ерунда?

Я не ответил, забрал у него венец и, вернув его в сейф, захлопнул тяжёлую дверцу. Сигнализация, наконец, умолкла. Он с любопытством наблюдал за мной, но, кажется, даже не заметил неожиданного прекращения звона. Более того, он обращал на сейф внимания не более, чем если бы это была какая-нибудь коробка из под печенья. Опасаясь, что он может подсмотреть комбинацию, я поспешил в кабинет. Луис рухнул на диван и стал отмахиваться от мух своим неизменным хлыстом. На нём была прежняя форма, куртка со шнурами и щегольская фуражка, и я обратил внимание, что его высокие сапоги заляпаны красноватой глиной.

— Где ты был? — поинтересовался я.

— Месил грязь в Джерси, — ответил он. — Не было времени, чтобы переодеться, хотел поскорее с тобой увидеться. У тебя не найдётся стаканчик чего-нибудь выпить? Я до смерти устал — пробыл в седле целые сутки.

Я налил ему немного бренди из аптечки — он выпил и поморщился.

— Чертовски мерзкая штука, — заметил он. — Я дам тебе адрес, вот там — бренди так бренди!

— Для моих целей и это сойдёт, — равнодушно откликнулся я. — Я протираю им кожу.

Луис пристально огляделся и прихлопнул ещё одну муху.

— Послушай-ка, приятель, — начал он. — У меня появилась идея. Вот уже четыре года, как ты заперся здесь как сова, никуда не ходишь, никогда не гуляешь, ни черта не делаешь, любуешься только на свои книги — эти, на каминной полке, — он оглядел ряды томов, читая: — Наполеон, Наполеон, Наполеон! Ради всего святого, у тебя здесь что, ничего, кроме Наполеона?

— Их следовало бы делать из чистого золота, — ответил я. — Но постой, да, есть и другая книга, «Король в Жёлтом», — я пристально посмотрел ему в глаза и спросил:

— Ты никогда не читал её?

— Я? Нет, слава богу! Я не хочу чокнуться!

Я заметил, что он пожалел о сказанном, как только произнёс фразу. Это прозвище, «чокнутый», я ненавижу даже сильнее слова «безумец». Но я взял себя в руки и спросил, почему он считает, что «Король в Жёлтом» опасен.

— О, я не знаю, — торопливо ответил он. — Помню только, какой переполох устроила книга и как её осуждали проповедники и пресса. Мне кажется, автор застрелился сразу после того, как написал этот ужас, разве нет?

— Насколько я знаю, он до сих пор здравствует, — откликнулся я.

— Да, наверное, так и есть, — пробормотал он. — Никакой пулей не убить такого злодея.

— Это книга великой правды, — сказал я.

— Да, — ответил он, — «правды», делающей людей безумными и разрушающей их жизни. Мне плевать, если даже эта книга, как говорят, великое произведение искусства. Преступлением было написать её, и я, например, никогда не стану её открывать.

— Это то, из-за чего ты пришёл ко мне? — спросил я.

— Нет, — сказал он. — Я пришёл сказать тебе, что я женюсь.

Мне показалось, что в этот момент моё сердце прекратило биться, но я не отвёл глаз от его лица.

— Да, — продолжал Луис со счастливой улыбкой, — женюсь на самой прекрасной девушке на земле!

— На Констанс Хоуберк, — машинально продолжил я.

— Откуда ты знаешь? — изумлённо воскликнул он. — Я и сам не знал, до того вечера в прошлом апреле, когда мы прогуливались на набережной перед обедом.

— И когда же это случится? — спросил я.