Король в жёлтом

— Я знаю, как управиться с навязчивым ухажёром, — ответила она, изучая свою жевательную резинку. — Но Эд совсем другой. Лиззи — моя лучшая подруга.

Затем она поведала о том, как Эд, вернувшись из Лоуэлла, где он работал на прядильном комбинате, обнаружил их с Лиззи повзрослевшими; о том, какой он ответственный молодой человек; о том, что он совсем не прочь был потратить целых полдоллара на мороженое и устрицы в честь получения должности продавца шерстяных изделий в магазине Мейси ⁶¹. Ещё до того, как она договорила, я вернулся к работе, и она снова приняла позу, продолжая улыбаться и щебетать как воробушек. К полудню я закончил набросок, и Тесси подошла, чтобы на него взглянуть:

— Так-то лучше, — заметила она.

Я тоже так считал, так что за ланч принялся с чувством удовлетворения и уверенностью, что всё идёт как надо. Тесси разложила свою еду на чертёжном столе напротив меня, и мы пили кларет из одной бутылки и зажигали сигареты от общего огня. Я был очень привязан к Тесси. На моих глазах из хрупкого, неуклюжего ребёнка она превратилась в прекрасно сложенную, хоть и худощавую женщину. Тесси позировала мне в течение последних трёх лет и была любимицей среди моих моделей. Меня, несомненно, беспокоило бы, стань она, как говорится, «хулиганкой» или «вертихвосткой», но до сих пор в её поведении не было заметно каких-либо изменений к худшему, и в душе я был уверен, что с ней всё будет в порядке. Я не пытался читать ей нравоучений, ибо, во-первых, мои собственные нравы были не лучшим примером для подражания, во-вторых, я подозревал, что Тесси станет поступать так, как ей вздумается, вопреки моим советам. Оставалось надеяться, что она сумеет не попасть в неприятности. Я искренне желал, чтобы она была счастлива, к тому же у меня было эгоистичное стремление сохранить одну из лучших моих моделей. Я знал, что «ухажор», как она его называла, не был кем-то особенным для девушки вроде Тесси, в Америке это слово значило гораздо меньше, чем в Париже. И всё же, будучи реалистом, я понимал, что однажды кто-нибудь заберёт у меня Тесси, и, хотя считал институт брака полнейшей ерундой, всё-таки надеялся, что в конце её истории будут священник и венчание. Я сам католик. И слушая мессу или крестясь, чувствую, что всё вокруг, включая меня самого, становится немного добрее, а когда исповедуюсь — очищаюсь. Человек, живущий подобно мне, одиноко, должен исповедоваться кому-то. К тому же, Сильвия была католичкой, и мне было достаточно следовать её примеру. Но сейчас речь не о ней, а о Тесси. Она тоже католичка, даже более преданная, чем я. Принимая это во внимание, можно было бы не беспокоиться за мою хорошенькую модель до тех пор, пока она не влюбится по-настоящему. Когда же это случится, не в моих силах, я знал, будет повлиять на её судьбу. Мне оставалось только молиться, чтобы ей не попался мужчина вроде меня, и она встречала бы в своей жизни только людей, подобных Эду Баркеру и Джимми МакКормику, господь благослови её прелестное личико!

Тесси сидела, пуская под потолок кольца дыма и позванивая кусочками льда в стакане.

— А знаешь, прошлой ночью мне тоже приснился сон, — заметил я.

— Надеюсь, не об этом странном человеке, — рассмеялась она.

— Именно о нём. Сон, во многом похожий на твой, но гораздо страшнее.

Как глупо и непредусмотрительно с моей стороны было заводить этот разговор, но вы же понимаете, как мало такта обычно у художников. Я продолжал:

— Я уснул около десяти, и через какое-то время мне показалось, что я проснулся. Все звуки — полночные колокола, шум ветра в ветвях деревьев и свистки пароходов в заливе — были слышны так отчётливо, что теперь мне трудно поверить, что я спал. Мне привиделось, что я лежу в ящике с прозрачным верхом. Я смутно различал уличные фонари, проплывавшие надо мной, и должен сказать тебе, Тесси, мне показалось, что я лежу в рессорной повозке, которая катится по булыжникам. Через некоторое время я потерял терпение и попытался пошевелиться, но ящик оказался слишком узким. Руки мои были скрещены на груди, так что я не мог даже поднять их. Я прислушался и попытался позвать на помощь. Но обнаружил, что у меня нет голоса. До меня доносился топот лошадей, впряжённых в повозку, и даже дыхание возницы. Затем я услышал новый звук — как будто поднялась оконная рама. Я сумел немного повернуть голову и кинул взгляд наружу сквозь прозрачную крышку ящика и стеклянную боковину крытой повозки. Вокруг стояли дома, все пустые и тихие, без единого признака жизни и проблеска света — за исключением одного. В нём на втором этаже было открыто окно, у которого стояла фигура в белом и выглядывала на улицу. Это была ты.

Тесси отвернулась от меня, опершись локтем о стол.