Читаем Король франков полностью

Но Можер не открыл глаза. Наверное, он ничего не почувствовал, подумала Изабелла и решила, что не скажет ему об этом. Видел это один Бог, который конечно же откроет нормандцу, как она, трепеща от блаженства, поцеловала его в ночи...

Однако сладкий плод, как известно, всегда хочется надкусить ещё раз. И, немного помедлив, Изабелла вновь наклонилась... как вдруг ей почудилось, будто Можер вздрогнул. Она отпрянула. И тут увидела, что у него вздрагивают плечи, за ними руки, а потом и сам он весь мелко задрожал. Пальцы его стали нащупывать покрывало, словно он хотел натянуть его на себя и никак не мог. Изабелла глухо вскрикнула, прикусив губу. Как она могла забыть?.. Обучая их в монастыре врачеванию, аббатиса говорила, что больной, когда слаб, начинает зябнуть и тут его немедленно надо согреть — чем угодно, лучше тёплым одеялом. Но такого не было, Можер был укрыт лишь лёгким покрывалом. Тогда Изабелла быстро сняла такое же с постели Рено и накрыла им нормандца. Подождала некоторое время, следуя совету настоятельницы, но увидела, что он по-прежнему дрожит, причём не просыпаясь. Значит, организм, понимая, что на голову рассчитывать не приходится, сам начинает бороться со слабостью, противостоять ей, и посылает сигнал. Это должно либо заставить человека проснуться и принять необходимые меры, либо указать на озноб постороннему. И об этом упоминала мудрая аббатиса.

Изабелла заметалась по комнате, ища, чем ещё накрыть дрожащего нормандца, но ничего не нашла. Зимние одеяла словно испарились; наверное, их убрал дворцовый кастелян до будущих холодов. Но что же делать? Должен быть какой-то выход!.. Растопить камин? Бог знает, сколько уйдёт на это времени, к тому же нет дров. Пойти к кастеляну? Но где она его найдёт в незнакомом дворце, да ещё поздно ночью? От отчаяния Изабелла закусила палец на руке.

Нормандец крупно дрожал, не приходя в себя. Изабелла искусала палец до крови, вот-вот готовая разрыдаться от бессилия, сознания непоправимой беды, которую она не может предотвратить. И тут она снова вспомнила аббатису, её последний совет. Мать Анна сказала тогда, что если унять озноб не удаётся, то остаётся одно — раздеться и лечь рядом с больным, согревая его своим теплом.

Изабелла почувствовала, как кровь прилила к щекам. Даже сердце её как будто остановилось, задумавшись на мгновение. Однако не время было рассуждать. Это и в самом деле было последним, что ей оставалось. И она, решительно тряхнув головой, сбросила монашеское одеяние, юркнула под оба покрывала и обняла Можера, согревая его своим теплом и горячим дыханием. И, уже проваливаясь в неведомую бездну, сотканную из всевозможных нелепых ситуаций, она успела подумать: «Что скажет он? Ведь я ему понравилась монахиней, а не графиней. Вдруг я перестану ему нравиться? Что если он любил во мне лишь сестру Монику, а знатная дама ему вовсе и не нужна? Ведь вон их сколько, полон двор! А он никого не выбрал себе. Почему? Быть может, графини его вовсе не интересуют? Коли так, то не надо мне ничего...»

Утром, когда комната давно уже была озарена ярким дневным светом, Можер проснулся. Хотел было встать, но, едва пошевелился, как почувствовал, что ноют руки и ноги и не поднимается с подушки голова от тянущей боли на шее. И тут он вспомнил всё, что произошло вчера. Вот, оказывается, в чём причина: раны не дают ему подняться. И вдруг... что это? С усилием повернув голову, он скосил глаза. Кто-то лежал рядом и, крепко обнимая его, мирно посапывал у него на груди. Можер увидел длинные русые волосы и руку с изящными маленькими пальчиками, и всё понял.

   — Вот так лекарь у меня, — пробормотал он негромко, стараясь не разбудить девушку. — Коли она так станет меня лечить, я живо поднимусь на ноги. Но какова девчонка! Такой и вообразить нельзя. Давала обет Господу, а сама нырнула ко мне под одеяло. Зачем? Что могло заставить её? Впрочем, догадываюсь: наверное, устала. Ведь сколько времени был я в беспамятстве, а она, верно, сидела рядом и охраняла, а потом...

Он поглядел на стул, увидел брошенное на спинку монашеское одеяние и улыбнулся. Потом продолжил:

   — А ведь это она меня спасла. Помню, тащила изо всех сил. Затем какие-то люди помогли ей... Но неужто бедняжка так и просидела возле меня всю ночь, ведь спит, как убитая! К этому времени у них в монастыре все на ногах...

Тут Можер замолчал, потому что Изабелла глубоко вздохнула и пошевелилась. Кажется, просыпается. Что же будет дальше? Как она себя поведёт? Притвориться спящим, чтобы она, не чуя подвоха, смогла потихоньку уйти? Ни в коем случае! Играть следует в открытую; здесь не двор, фальши места нет.

И Можер стал ждать. Изабелла, чуть изменив положение, неожиданно приподняла голову и увидела его широко открытые глаза. Первым же её побуждением было немедленно вскочить, а потом выбежать вон... Нет, сначала надо всё-таки надеть платье... Но тут же она овладела собой. К чему? Чего уж теперь... Всё же попыталась убрать руку с груди Можера и отодвинуться от него, но он вдруг тихо запротестовал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза