Король Аттолии

Костис пересек большой открытый двор позади общественных залов дворца. Стояла духота. Костис подавил зевок и подумал: где же он сумел так устать, если ведь день ничего не делал? Из двора свернул в крытую галерею, соединявшую переднюю часть дворца со сложным лабиринтом небольших зданий, где обитали придворные. В восточном конце был коридор, огибавший общественные залы. Он вел на террасу, а оттуда уже можно было по крутым лестницам спуститься к казармам и учебным плацам королевской гвардии.

Сонный и взмокший, он обогнул груду разбитой черепицы – наверно, свалилась откуда-то сверху. За спиной раздался треск, словно разбился глиняный кувшин, и Костис едва успел отскочить – сверху соскользнуло еще несколько черепиц. Он окинул взглядом захламленную террасу, с грустью поставил крест на мечте хоть немного вздремнуть и поплелся докладывать дворцовому секретарю, ответственному за крыши.

После этого, окончательно проснувшись и проголодавшись, он отправился в столовую. Гвардеец, утром сидевший слева, остался за столом один и, увидев Костиса, помахал, приглашая к себе. Костис налил себе вина и сел.

За соседним столом Домисидон, поднял взгляд, заметил Костиса и сказал:

– А, королевский комнатный песик пришел.

Сосед Костиса невольно рассмеялся, но почти тут же запнулся:

– Прости, Костис, ты не виноват. Ты сам-то понимаешь, что с тобой будет дальше?

Костис задумался:

– Понятия не имею. Надоело мне быть лейтенантом понарошку. Наверно, меня могут отправить в какую-нибудь приграничную крепость – возможно, когда Прокеп вернется с севера. Не исключаю этого.

– Но ведь ты спас жизнь королю?

– Не совсем, – ответил Костис. – Он почти все сделал сам.

– Ну конечно. Совсем забыл.

Его похлопали по плечу, дружески подтолкнули локтями. Но за этим добродушием что-то крылось – нет, не снисхождение, скорее сочувствие. Не хотелось спрашивать напрямую, с чего вдруг они его жалеют. Кажется, он и сам знал ответ, и ответ этот ему не нравился. Костис откланялся и пошел искать Аристогитона.

* * *

Ночью Релиус проснулся в тисках внезапного ужаса. В лазарете было темно, высокие потолки терялись в ночном мраке – до них не доставал огонек свечи у кровати. В душном воздухе стояло безмолвие. Под невеликой тяжестью простыни и легкого одеяла Релиус оцепенел от страха, его охватил внезапный порыв сбросить оковы одеяла, кровати, лазарета, и, чтобы справиться с этим, он зажмурился. Спасения нет, бежать некуда. Эти чувства не поддавались влиянию рассудка, и, лишь услышав голос короля, Релиус понял, что он не один.

– Поздняя ночь, – тихо произнес король.

Релиус ахнул и открыл глаза. Король сидел на низеньком кресле у изножья кровати. Встал, ногой придвинул кресло ближе к изголовью и сел обратно.

На первый взгляд казалось, что слова короля не имеют смысла, но это было не так. Предутренние часы – самое тяжелое время для тех, кого мучают кошмары. Король знал это по себе.

Релиус приподнял голову. Король проследил его взгляд. У дверей молча стояли лакеи. Король обернулся обратно к Релиусу с горькой улыбкой, которая, однако, мгновенно сменилась удивительным спокойствием. Он тихо пересел на постель, а Релиус колоссальным усилием воли взял себя в руки и расслабился. Постепенно темнота начинала казаться уже не такой зловещей.

– Зачем вы спасли меня, ваше величество? – тихо спросил Релиус.

– Ты считаешь, не надо было?

Релиус открыл было рот и опять закрыл.

– Хочешь сказать одновременно и «да», и «нет», – догадался король.

– Мне трудно отделить мои собственные интересы от интересов королевы, – педантично признался Релиус, словно извиняясь.

– Ты говоришь прямо как волшебник из Сауниса. Однажды он тоже мучился такой проблемой.

– Прощая меня, вы берете на себя слишком большой риск, – сказал Релиус. – И при этом ничего не выигрываете.

– Куда больший риск берет на себя королева, и кроется он в твоей смерти, а не в помиловании.

Озадаченный Релиус задумался, и король дал волю раздражению:

– Ты не понимаешь, о чем я. Она очень сильна, и всем кажется, что сила эта не имеет границ, неисчерпаема и нерушима. Вы с Телеусом среди немногих, кому она доверяет всем сердцем, и при этом ты говоришь: да, она должна была тебя пытать и казнить. О чем ты только думаешь?

– Если она будет прощать тех, кого любит, то рано или поздно кто-нибудь из тех, кого она любит, предаст ее, а с ней и всю Аттолию. Ради общего блага королева должна идти на жертвы, – сказал Релиус.

– А если она жертвует своим сердцем? Всякий раз отрезает от него кусочек за кусочком, и в конце концов от него ничего не останется. Что тогда вы получите, Релиус? Бессердечную правительницу? И что станет с общим благом?

– Королева не сможет стать бессердечной.

– Верно, – ответил король. – Она скорее умрет. Или потеряет сначала рассудок, а потом уже сердце. Разве ты не видишь, что все идет к этому? Или твоя вера в ее силу столь слепа? У каждого из нас есть предел прочности. Но ты не прекращаешь требовать от нее все больше и больше.

Релиус притих, задумавшись:

– А у тебя? Мне казалось, мы нашли твой предел прочности.