Король Аттолии

Седжанус сглотнул. Потом опять – на сей раз проглотив свою гордость. На глазах у других лакеев, оторопевших от изумления, сказал:

– Ваше величество, я готов сознаться в любом преступлении, в каком скажете, но мой брат ни в чем не виновен.

– Ты уже признался в покушении на цареубийство, – ответил король. – В чем еще ты можешь признаться? – Он поднял глаза от тщательно расправленного вышитого одеяла, и при виде его лица Костис отшатнулся, как от удара. Если Аттолия прекрасно умела выглядеть по-королевски, то Эвгенидес превратился в воплощенного бога. Никто и никогда прежде не видел его таким. Он восседал среди золотой парчи, словно божество на алтаре, бесстрастный и расчетливый. – Думаешь, я намерен оставить твоему отцу хоть одного наследника?

О боги всемогущие, подумал Костис, неужели у Эрондитеса всего двое детей?

Однажды в землетрясение он видел, как рушится храм. Сначала между камнями пробежали мелкие трещины, потом каждый камень зашатался, отделяясь от тех, что лежали ниже. Первыми рухнули колонны, потом портики, за ними и стены. Точно так же, удар за ударом, король обрушивал на Седжануса всю неимоверность катастрофы, которую несчастный лакей навлек на свой дом.

– Твой отец лишил наследства твою сестру и всех ее детей, потому что она вышла замуж против его воли. И сделал это по закону. Вот почему он не мог лишить наследства Дита. Разумный человек не оставляет себе всего одного наследника. Ему надо было сохранить Дита, потому что на свете есть так много случайностей, способных оборвать человеческую жизнь. Болезнь, война или яд, например… Кроме того, не исключалось, что Дит сумеет-таки жениться на королеве. Это принесло бы дому Эрондитесов столько благ! Но Дит потерпел неудачу, на королеве женился я. Бедный никчемный Дит. А теперь отец потеряет вас обоих. Он, конечно, мог бы избавиться от вашей матери, жениться еще раз и произвести на свет нового наследника, но ему не нужен младенец, ему нужен взрослый наследник, который способен постоять за себя и при необходимости защитить отца.

– У вас нет никаких улик против Дита. И я вам их не дам.

– А моим баронам могут не понравиться улики, вырванные у тебя с криками? – спросил король.

– Я отзову свое признание. Стану отрицать, что делал его.

– Разумно. Но и у меня найдутся доводы. Передо мной стоят сыновья и племянники других баронов, и всем им грозит изгнание за проступки, которые даже наименее щепетильным баронам покажутся совершенно недопустимыми. И по иронии судьбы в это малоприятное положение их вверг не кто иной, как ты. – Он взмахом указал на лакеев. – Как ты думаешь, Седжанус, станут они лгать и выгораживать тебя? Может, меня они и не любят, зато тебя теперь ненавидят. А их семьи ненавидят твоего отца. Он проложил себе дорогу к власти подкупом, сделками и шантажом, но чаще всего шантажом. Ни один барон не рискнет выступить против него, но если подвернется случай сбросить его, самому ничем не рискуя, то за этот случай ухватятся все баронские дома.

– И все равно я не дам вам улик против Дита. Таких, за что его можно казнить.

– А мне и не надо казнить его, Седжанус. Достаточно выгнать его за то, что позорит трон. Для этого у меня предостаточно улик.

Эта дурацкая песенка, подумал Костис.

Седжанус тщательно обдумал его слова и, словно марионетка, у которой перерезали нити, или словно рушащийся храм, упал на колени перед королем, да так сильно, что зубы, должно быть, клацнули.

– Он не сможет прокормиться, – сказал Седжанус.

Король не стал спорить:

– У него нет денег. Отец много лет не давал ему ни гроша. Он жил на милостыню от королевы и тратил все до последней монетки. Через месяц он будет попрошайничать на улицах где-нибудь на Полуострове, через два – рыться в грязи, выискивая корку хлеба, а через год протянет ноги. С другой стороны, если ты отзовешь свое признание, я вытяну из него новое, и после этого его четвертуют. Решай, что лучше. В конце концов он сможет заработать на жизнь, торгуя на Полуострове своими уличными песенками.

Седжанус схватился за голову.

– Твой отец не станет его поддерживать, – продолжал наносить удары король. – Что толку в наследнике, который попал в изгнание и не смог избавить семью от позора? Отец мгновенно лишит его своей милости и назначит другого преемника. Но… если человек оставляет наследство не своему потомку, а кому-то постороннему, то на это требуется получить разрешение престола. То есть мое.

Седжанус закрыл лицо ладонями.

– Еще не закончится этот день, как все твои дальние и близкие родственники, дядья, все незаконнорожденные отпрыски передерутся. Каждый из них пожелает стать следующим бароном Эрондитесом, каждый постарается вонзить своим соперникам нож в спину. Назначить наследника может только твой отец, поэтому все они станут искать его милости. А одобрить его выбор должен я, поэтому они станут искать моей милости. Если мы не придем к согласию и твой отец отойдет в мир иной, не оставив наследника, все имущество отойдет престолу. И тогда наследника выберу я.

С приподнятой кровати король сверху вниз посмотрел на Седжануса.