Коробка в форме сердца

Прозвучало это так, будто одно самым естественным образом следовало из другого… и, вполне возможно, так оно и было.

— Ты себе представляешь, во что мы влипли?

— Ага. Представляю. Смутно.

— И думаешь, нам самое время с пути сворачивать?

— Мне нужно с ней повидаться.

— Давай лучше на обратном пути к ней заедем, тогда и вспоминайте прежние времена сколько угодно. Может, даже в боулинг сходите вместе.

Ответила Джорджия не сразу.

— Я просто чувствую, что должна увидеться с ней немедля, — поразмыслив, сказала она. — Вот чувствую, и все тут. А еще сильно подозреваю, что назад мы с тобой не вернемся. Тебе так не кажется?

Окинув взглядом силуэт Джорджии под одеялом, Джуд сжал бороду в кулаке. Задерживаться по дороге ради чего бы то ни было ему совсем не хотелось, однако ей следовало хоть в чем-нибудь да уступить, хоть немного ослабить ее неприязнь. К тому же, если Джорджии нужно поговорить о чем-то с той, кто ее любит, зачем откладывать это в долгий ящик? Зачем откладывать на потом то, что для тебя важно? Вот именно, незачем.

— Лимонад у нее в холодильнике есть?

— Есть, и всегда свежий.

— Окей, — решил Джуд, — заглянем к ней. Только ненадолго, ладно? Если не тормозить, завтра примерно в это время уже доберемся до Флориды.

Кто-то из собак шумно вздохнул. Чтобы проветрить номер, изрядно провонявший «Альпо», окно пришлось оставить приоткрытым. Выходило оно во внутренний двор в центре мотеля, и снаружи явственно веяло ржавчиной от стальной сетки ограды, а еще почему-то хлоркой, хотя вода из бассейна была слита до капли.

— А еще у меня когда-то была доска Уиджа, — добавила Джорджия. — Доберемся до бабушки, надо будет ее отыскать.

— Я ведь уже говорил: толковать мне с Крэддоком не о чем. Что ему нужно, я и так знаю.

— Не в том дело, — с заметным раздражением пояснила Джорджия. — С ним я разговаривать и не собираюсь.

— Тогда зачем тебе эта доска?

— Пригодится. Хотя бы для разговора с Анной, — ответила Джорджия. — Она, говоришь, любила тебя — так, может, научит, как нам из этой беды выпутаться. Или, может, сама убедит его отвязаться от нас.

22

— Озеро Поншартрен, да? А ведь я тоже недалеко оттуда росла. Родители нас однажды туда возили. Отчим рыбу ловил, только как, я не помню. А ты часто рыбачил на озере Поншартрен?

Вопросы у нее не заканчивались никогда. Выслушивала ли она ответы или просто, пока он говорил, придумывала, с чем бы еще к нему привязаться, — этого Джуд понять так и не смог.

— Ты любишь рыбу ловить? А сырую рыбу есть любишь? Суши? По-моему, гадость все эти суши, вот только когда выпью, тянет на них почему-то. Как будто влечение под омерзением прячется. А в Токио ты сколько раз побывал? Я слышала, еда там — отвратительнее не придумаешь: сырые кальмары, сырые медузы… все едят только сырым. Может, в Японии огня еще не изобрели? А ты едой травился когда-нибудь? Наверняка да, если всю жизнь на гастролях…

А с чего тебя тошнило сильнее всего? А через нос рвало когда-нибудь? Да? По-моему, это самое неприятное.

Да, а на Поншартрен-то ты часто рыбачил? Отец тебя на рыбалку брал? Поншартрен, Поншартрен… красивое название, правда? Вот бы на дождь над озером Поншартрен посмотреть! Знаешь, какой звук самый романтичный на свете? Шум дождя над спокойным озером. Теплого весеннего дождя. В детстве на меня дождь за окном действовал лучше любого гипноза. Сяду на подоконник, и… Отчим не раз удивлялся, как просто меня в транс погрузить. А ты каким в детстве был? И когда решил поменять имя?

Как думаешь, может, и мне имя сменить? Давай, ты мне новое выберешь? И будешь звать меня как захочешь?

— Так я уже выбрал, — ответил Джуд.

— А, да. Да, верно. Выбрал. Ну, значит, отныне я — Флорида. А Анна Макдермотт для меня мертва. Мертва. Умерла, и с концами. И ладно. Все равно она мне не нравилась никогда. Лучше я Флоридой буду. А ты по Луизиане скучаешь? Забавно: мы ведь с тобой жили всего в четырех часах езды друг от друга! Вполне могли б пересечься случайно. Как думаешь, могли мы оказаться в одном месте в одно и то же время и сами того не знать? Нет, вряд ли. Ты же свалил из Луизианы еще до моего рождения.

Эта ее привычка порой умиляла, порой же — бесила до умоисступления. А иногда и бесила, и умиляла одновременно.

— Тебе без этого трепа совсем никак? — спросил ее Джуд первой же ночью, проведенной с нею в одной постели (шел третий час утра, и допрос продолжался уже час с лишним). — Может, ты и маму в детстве с ума сводила расспросами: «Почему небо синее? Почему Земля на Солнце не падает? А что с нами происходит, когда мы умираем?»