Корабль в пустоте

У главного редактора Рыленкова было прозвище «Человек с двумя трубками». Он вечно говорил сразу по двум телефонам, прижимая трубку плечом к правому уху и держа смартфон левой рукой у другого уха. И туда, и туда он периодически говорил: «Минуту! У меня звонок по другой линии!» – и переключался на нового абонента, не покидая прежнего, и так общался с обоими по очереди, ни разу их не перепутав. Мог даже общаться и с тремя, если отвечал еще и по второй линии смартфона. При этом свободной правой рукой он еще умудрялся подписывать приносимые бумаги. Его стол и кабинет были завалены «сигналами» выпущенных книг – новыми и бывшими новыми, через месяц после выхода превращавшимися в старые. Он чувствовал себя среди их шпалер и башен комфортно, в своей стихии, и мог быстро найти в этих завалах издание, о котором почему-либо заходила речь. Сам же, как ни парадоксально, он впечатления книжного человека не производил, напоминая веселыми веснушками, круглыми глазами и всклоченной шевелюрой повзрослевшего мальчика-хулигана из фильма Гайдая «Вождь краснокожих».

– А, привет! – Он, как был, с двумя трубками у ушей, поднялся и протянул мне поверх книжных штабелей на столе правую руку.

Я осторожно, чтобы не устроить обрушения, пожал ее.

– Ну, всё! – сказал Рыленков в обе трубки. – У меня люди, до связи! – Он бросил трубку, отключил мобильник, а по внутренней связи сказал секретарше. – Меня пятнадцать минут ни для кого нет!

Мне сильно повезло, что он позвонил сам, потому что ни по одной из трубок, естественно, дозвониться ему было практически невозможно. Оттого я и приехал, не откладывая, несмотря на стрессы, поджидавшие меня в новой жизни.

– Боря, – без раскачки, как у него заведено, начал Егор Петрович, – ты нашу ситуацию знаешь. С продажами завал, а приближается лето, мертвый сезон. Почти все серии зависли, кроме подписных.

Я слышал это каждый год весной, да и не весной тоже, однако кивал по привычке.

– С твоим романом, как всегда, будет проблема с поиском серии. Детектив не детектив, фантастика не фантастика, история не история, – всего понемногу. Нужна какая-то нейтральная серия. Есть у нас «Крутой сюжет», и она пока идет.

– Подожди, Петрович, – пробормотал я, желая каким-нибудь образом выведать, что же за роман я написал. – Вот ты сразу – продажи, серии… А что ты можешь сказать о самом романе? Тебе он хоть понравился?

– Так я к этому и веду! Крутой сюжет у тебя есть! Но как-то он подвис в конце. Нет, с главным героем всё понятно, но куда всё-таки исчезли эти этрускологи и венетологи?

Я онемел. Этрускологи и венетологи… «Аквариум» не дремлет! Значит, мой предшественник в реальности номер четыре написал роман про меня в реальности номер один? И прежний я именно в этом романе и жил? А сейчас вернулся, по непостижимому в своей издевке замыслу «Аквариума»?

Рыленков уставился на меня своими круглыми глазами, а я не знал, что ответить. То, что он спрашивал, мне и самому не было известно. Но ведь можно считать романом всё, произошедшее со мной в Южноморске и Венеции.

– Понимаешь… – откашлялся я. – Это – роман-загадка. И то, куда исчезли ученые – часть загадки. Что же останется читателю, если я ее раскрою? А потом, исчезли ли этрускологи совсем? Разве непонятно, что, исчезая, они появляются в других местах? – Я покосился на Егора Петровича, желая узнать, понятно ли это на самом деле в романе.

– Ну, допустим, – кивнул он. – Тогда другой вопрос: а зачем они исчезают?

Эх, ушлый Рыленков! Смотрит в корень! Да кабы я знал, зачем?

– Потому что… потому что прикоснулись к тайне. Не будучи ее достойны. – Я поймал себя на мысли, что говорю уже не столько для Петровича, сколько для самого себя. – Они ведь все научные клерки и думают, что загадки истории – не более чем материал для их статей, книг и диссертаций. Когда они, выстроив логическую цепочку из источников, выдвигают предположения, почему исчезли этруски, они ни на секунду не допускают, что могут исчезнуть и сами. Ведь они исследователи, а исчезают только исследуемые. Это даже смешно: если в истории пропадали неведомо куда целые народы и отдельные люди, разве не может это случиться внезапно с каждым из нас? И тогда вопрос: почему исчезли этруски? – становится практически тождественным вопросу: почему исчезли этрускологи? Одни исчезли по той же причине, что и другие. Этруски – потому что уже не были этрусками, этрускологи – потому что так и не стали этрускологами. Никто не пропадает просто так. Народы, ушедшие из истории, не сразу исчезли, а долго выцветали по краям, пока не выцвели совсем. Как мы, русские, сейчас выцветаем. Вроде мы еще есть, но уже просвечиваем на солнце. Мы уходим постепенно в зазеркалье истории и оттого такой обостренный интерес к нашим возможным пращурам, ушедшим туда ранее – этрускам, ретам, норикам, венетам.

Рыленков задумался, постучал пальцами по столу.

– Ага. Помнится, что-то такое и твоя героиня говорит герою: дескать, делегаты исчезают потому, что они не настоящие историки, а ты настоящий. Но эта мысль кажется случайной. Может быть, ее как-то развить? В финале, например?