Корабль в пустоте

– Мост Риальто, построенный архитектором Антонио де Понте в тысяча пятьсот девяносто первом году на месте первого деревянного моста в Венеции.

Когда мы проплыли под его здоровенным пролетом, на одном из домов левого берега, над кафе, увидели транспарант: “No mafia Venezia e’ sacra”.

– «Нет мафии в Венеции священной», – легко перевел я. – Правильно? А что, в Венеции – проблема с мафией?

– А где в Италии нет такой проблемы? – усмехнулся Дмитрий Евстигнеевич. – Мафия невидима, но она везде. Поэтому здесь и не любят южан.

– А мафия пришла сюда с юга? Из Сицилии, Неаполя?

– Естественно, – ответила за Колюбакина Лилу. – Наша тоже пришла с юга. Где юг – там и мафия, а где север – там работяги.

– Ну, примерно так здесь и говорят. И спрашивают: зачем нам кормить мафию?

Вапоретто боком швартовался у пристани. При виде многочисленных лавочек за ней глаза Ольги Витальевны заблестели.

– А мы не сойдем посмотреть этот красивый мост? – вкрадчиво поинтересовалась она.

Колюбакин засмеялся:

– Легко сойти с дамой на Риальто, но нелегко выйти. Не волнуйтесь, на Сан-Марко тоже полно торговцев.

– Они и дерут, небось, на вашем Сан-Марко.

– Дерут они примерно везде одинаково. Но можно поторговаться.

– Просто на Сан-Марко ларечники вам платят процент за приведенного клиента, а здесь нет, – предположила раздосадованная Лилу. – Что я вас, не знаю?

– Ольга Витальевна! – укоризненно пробасил ректор.

Дмитрия Евстигнеевича покоробило от слов Глазовой.

– Что вы такое говорите? – возмутился он. – Когда это и с кого я брал проценты?

– А вот вы в университет приводили к нам торговца медом, якобы вашего родственника. Я потом из окна видела, как он во дворе отдавал вам деньги. Мед, кстати, оказался палёный.

– Ольга Витальевна, никакого родственника с медом я в университет никогда не приводил, – твердо заявил Колюбакин. – Вы меня с кем-то спутали.

– Это всё болотные видения, – сказал я на ухо Лилу. – Родственника приводил другой Колюбакин.

Она нахмурилась и передернула плечами.

– Холодно здесь. У нас в Южноморске теплее.

– Ничего не теплее, – возразил уязвленный Дмитрий Евстигнеевич. – Венеция и Южноморск примерно на одной широте. Это от воды тянет холодом. Вы вон вырядились, как летом, а еще даже не май. На меня не смотрите, я, считай, местный.

Лилу и впрямь была сильно декольтирована, а юбочка ее, тесно, словно шорты, облепившая персиковой округлости чресла, едва выглядывала из-за нижнего края сиреневого жакета. Блики света от воды играли на ее холеных белых ляжках, и туда же украдкой, а то и не украдкой, направлялись взгляды итальянских мужиков.

– Красота требует жертв, – хрюкнул Павел Трофимович.

– Конечно, не буду же я одеваться в мятые тряпки, как местные носатые бабы, – отпарировала Глазова. – Эти геи-кутюрье нарочно придумывают женщинам уродливые наряды, а те им верят, как дуры. Чего они своим голубеньким не шьют такую же мешковатую дрянь, как женщинам? Нет, там всё в обтяжечку, попы подчеркнуты…

Стригунов захохотал.

– Здесь не принято вести такие разговоры, – пробормотал Колюбакин. – Подвергнут остракизму за нетолерантность.

– Конечно, подвергнут! Гомосеки вас еще не так построят! Будете платить налог за традиционную ориентацию!

– А вот взгляните направо, на четырехэтажное палаццо в излучине Канала, – поспешил сменить тему Колюбакин, указывая на готическое здание со стрельчатыми окнами и арками галерей. – Это и есть главный корпус нашего университета. Дворец построен дожем Франческо Фоскари в тысяча четыреста пятьдесят втором году, но прожил он в нем всего неделю.

– А что так? – поинтересовался ректор.

– Инсульт. Он случился после того, как интригами врагов престарелый Фоскари был отстранен от власти в тысяча четыреста пятьдесят седьмом году.

– Я вот тоже иногда думаю, не хватил бы кондратий, когда «доброхоты» насылают проверки, – задумчиво молвил Стригунов.

Мы с Лилу переглянулись.

– И вот так постоянно, – шепнул я ей. – Вокруг летают смутные намеки на то, что я видел в Южноморске. Вы заметили, например, как «Хилтон» в Местре похож на ваш «Аквариум»? Кстати, есть предположение, что этрускологов, которые в моей реальности исчезли в Южноморске, тоже после заселения повезли на экскурсию…

– Так что же вы молчали? – растерянно спросила она.

– А когда я мог вам сказать? Прибежал этот Колюбакин: машина уходит, ни на чем другом сегодня не доедете…

– О чем это вы всё время шепчетесь? – как бы в шутку, но не без подозрительности осведомился Стригунов. – У вас что, интрижка намечается?

– Берите выше: плетем козни, – ответил я, улыбаясь. – Мы же в Венеции.

– Надеюсь, не против меня?

– И не надейтесь. Хорошо, если яду в бокал не подсыплем. А вы что, ревнуете Ольгу Витальевну, Павел Трофимович?

– Что значит – ревную? – несколько смутился тот. – Какая может быть ревность? Я ректор, она – моя помощница, мы в заграничной командировке…

– Но Ольга Витальевна делегат конгресса?

– Конечно!