Корабль мертвецов

По мне, так обычный косой крестик, но Хэртстоун объяснил, что это Гебо – руна даров. Сверкнула золотистая вспышка, и перед нами появилась корзина для пикника, набитая всякими вкусностями. Тут был и свежий хлеб, и виноград, и круг сыра, и несколько бутылок минералки.

– Люблю подарки, – сказал я вполголоса. – Но разве запах не привлечет, э-э… нежелательного внимания? – Я кивнул на зев пещеры.

– Вряд ли, – ответил Блитцен. – Запах, исходящий оттуда, такой сильный, что перебьет любые запахи из этой корзины. Однако на всякий случай давай съедим все побыстрее.

И мы с Блитценом принялись рыться в корзине, но Хэрт так и остался сидеть, прислонившись спиной к стволу поваленного дерева и глядя на нас.

– Почему ты не ешь? – жестами спросил я.

Он покачал головой и показал:

– Не голоден. Кроме того, г-е-б-о приносит дары, но не для того, кто дарит. Даритель должен жертвовать.

– О. – Я уставился на здоровенный ломоть сыра, в который уже собирался вонзить зубы. – По-моему, это нечестно.

Хэртстоун пожал плечами и махнул рукой – ешьте, мол. Мне не нравилось, что ему пришлось пожертвовать своими интересами, чтобы мы могли насытиться. По-моему, он и так многим пожертвовал, когда вернулся домой и стал ждать появления своего отца из пещеры. Совершенно ни к чему было еще и устраивать собственный маленький Рамадан при помощи этой руны.

С другой стороны, было бы невежливо отвергнуть его дар. И я стал есть.

Солнце опустилось ниже, тени удлинились. Я уже знал по опыту, что в Альфхейме не бывает по-настоящему темно. Тут, как летом на Аляске, солнце, едва коснувшись горизонта, снова начинает подниматься. Эльфы – создания света, что еще раз подтверждает: свет – не обязательно хорошо. Мне довелось встречаться с множеством эльфов, которые были ходячим тому доказательством. (Хэрт – исключение из этого правила.)

Сумерки сгустились, но все равно недостаточно, чтобы Блитц мог стереть с себя крем от солнца. В своем плотном плаще он, наверное, уже сварился, но не жаловался. Только время от времени доставал носовой платок и промокал шею от пота.

Хэртстоун играл с украшением на запястье – браслетом, сплетенным из светлых волос. Раньше я у него такого не видел. Цвет волос показался мне очень знакомым…

Я похлопал Хэрта по руке, чтобы он посмотрел на меня, и знаками спросил:

– Это от Инге?

Он передернулся, как будто ему было неловко обсуждать это. В прошлый раз, когда мы были здесь, Инге, немало настрадавшаяся служанка мистера Олдермана, нам очень помогла. Она была хульдра – создание вроде эльфа, только с коровьим хвостом, и они с Хэртом были знакомы с детства. А еще, как выяснилось, она была от него без ума и, прежде чем сбежать в суматохе последней вечеринки мистера Олдермана, успела поцеловать Хэрта в щеку и признаться ему в любви.

– Мы навестили ее несколько дней назад, – показал Хэрт. – Когда осматривались тут. Она теперь живет со своей семьей.

Блитц с досадой вздохнул, но Хэрт, конечно, не мог его слышать.

– Инге хорошая девушка, – заметил гном на языке жестов. – Но… – Он выставил указательный и средний пальцы на обеих руках и покрутил ими перед собой, как будто вытягивал что-то у себя из головы. С учетом контекста я это перевел как «чокнутая».

Хэртстоун нахмурился.

– Нечестно, – показал он. – Она пыталась помочь. Хульдерский браслет приносит удачу.

– Ну, как знаешь, – ответил жестами Блитц.

– Хорошо, что она в безопасности, – вмешался я. – А браслет что, волшебный?

Хэрт стал было отвечать, но вдруг замер, принюхался и махнул рукой:

– Пригнитесь!

Мы скорчились за поваленным деревом, осторожно выглядывая поверх него. Стоило мне сделать вдох, и меня чуть не вырвало от вони дохлых лягушек.

В темноте пещеры, у самого выхода, раздался шорох сухих листьев, ветки затрещали под весом кого-то огромного.

Волосы у меня на затылке встали дыбом. Очень хотелось призвать Джека и приготовиться к бою, но Джек с его привычкой светиться и распевать песни не лучший товарищ, когда надо сидеть в засаде.

А потом из зева пещеры появился… О, боги Асгарда!

Я-то до последнего надеялся, что новый облик Хэртова папочки окажется не таким ужасным. Что проклятие превратило его, например, в щенка веймарской легавой или ящерицу-чаквеллу. Хотя в глубине души я, конечно, с самого начала знал правду. Просто не хотел смотреть ей в глаза.

Хэрт рассказывал мне всякую жуть о том, что происходило с теми, кто прежде осмеливался украсть кольцо Андвари. Теперь я воочию убедился, что он не преувеличивал.

Из пещеры выползал такой ужас, что в голове целиком не помещался, и пришлось разглядывать по частям.

Сначала я уставился на кольцо – узкую полоску желтого металла, глубоко врезавшуюся в чешуйчатый средний палец на передней лапе. Должно быть, оно причиняло чудовищную боль – лапа пульсировала, будто перетянутая жгутом, кончик пальца почернел и съежился.

Четыре лапы чудовища были размером с крышку помойного бачка каждая. Короткие задние ноги волочились за длинным туловищем ящера. В нем было футов пятьдесят от носа до кончика хвоста, а вдоль хребта торчали шипы длиннее моего меча.