Корабль дураков; Избранное

Монашек, очутившись дома,

Два хлебца взял у эконома,

Сумел еще винца достать

И все припрятал под кровать.

Он, видно, чаял объеденья

После полунощного бденья,

Но, как читатель здесь прочтет,

Случилось все наоборот.

Во время службы в нетерпенье

Считал он каждое мгновенье.

Ну вот и ей пришел конец,

Домой торопится хитрец.

Но не успел он под кровать

Залезть и петуха достать,

Как постучали в дверь у кельи.

И тут, забывши о веселье

И о приверженности к мясу,

Он сунул петуха под рясу.

Вошел монах, его приятель,

И сообщил, что настоятель

Зовет монашка тут же в храм.

«Ты будешь нынче в ночь к мощам

Приставлен, охранять святыни,

Носительницы благостыни,

Да отпущенья продавать,

И до заутрени давать

Для поцелуя «агнец божий»238

Тому, кто платит подороже».

Беднягу пот прошиб от страха —

Не выдал бы петух монаха!

Но все-таки поплелся в храм

И сел, как велено, к мощам.

Но дверь открыта у собора,

И вот бежит собачья свора,

Почуявшая запах мяса,

Что издает монашья ряса.

Монаха довели до дрожи,

У бедного мороз по коже.

Он проклинает песью свору

И мыслит в страхе: «Быть позору!»

Он их попробовал прогнать,

Те скалить зубы да рычать!

Еще тесней сомкнулась стая.

Монашек, голову теряя,

Испытывал мученья ада…

А тут вдруг всенощную надо

Ему служить, его ждут там.

Другой монах присел к мощам,

А наш прошел в алтарь… тогда

И разразилася беда —

За ним немедля по пятам

Псы ринулись чрез божий храм,

И когда он напялил ризу,

Его обнюхивало снизу,

Расположась в священном месте,

Кольцо из ненасытных бестий;

Когда он надевал стихарь,239

То, как обычно это встарь

Водилось, послушник ему

Помог завязывать тесьму.

Когда ж монах был облачен,

Заметил послушник, что он

Неровно узел завязал,

И поправлять тесемку стал,

Что, видимо, была плоха…

Да вдруг нащупал петуха.

Монашек же решил со зла,

Что то собака подошла

И зубы в петуха вонзила.

Дрожа от гнева, с дикой силой

Он как брыкнет назад ногой!

И тут помощник молодой,

Рукой схватившись за живот,

Бряк на пол, да и не встает.

Толпа от смеха надрывалась.

Ей вся история казалась

Шутливой праздничной игрой,

Но настоятель шуткой той

Рассержен был, когда узнал.

Он вора строго наказал,

Отнявши у него свободу

И посадив на хлеб и воду.

Из этого могли бы вы вот

Такой, послушав, сделать вывод,

Что и в стенах монастыря,

По совести-то говоря,

Заводятся грехи подчас.

Монахи ведь не лучше нас,

Такая ж плоть и кровь у них,

И те же страсти бродят в них.

Вот если б, вместе с волосами,

Они простились со страстями,240

Не зарились на петухов,

Тогда была бы для грехов

В монастырях иная такса.

Вот наблюденье Ганса Сакса.

ДВОРЯНКА И УГОРЬ

241

Жил как-то в Мейсене242 один

Гостеприимный дворянин.

Он был отменный хлебосол —

Весь день держал накрытый стол.

Бывало, зазовет домой

Гостей и все из кладовой

Достанет: мясо, рыбу, птицу,

И просит всех за стол садиться, —

Ни в чем отказа никому.

И вот случилось, что ему

Рыбак угря принес с улова —

Большого, жирного такого.

Гостям наш рыцарь рыбу прочит,

Ее сберечь получше хочет,

И запустил угря в садок,

Чтоб тот гостей дождаться мог.

А сам берет двух верных слуг

И с князем на охоту вдруг

Поехал, распростясь с женой.

Что в замке делать ей одной?

И вспомнила угря в садке.

Об этом лакомом куске

Ей мысль не в первый раз пришла,

Но все ж она не столь смела,

Чтобы угря освежевать,

Велит за фогтшею243 послать.

А та у замка проживала.

Хозяйка фогтше рассказала,

Что ей охота съесть угря.

Та, льстиво ей в глаза смотря,

Ответила: «Покушай смело,

А спросит муж, куда ты дела

Угря, ты сразу отопрись,

На выдру, на бобра сошлись».

Хозяйка приняла совет

И фогтшу просит на обед.

Они себе полрыбы жарят,

Другую половину варят,

И отобедали вдвоем.

Тут муж приехал вечерком.

И вот уж без сапог, без шпор

Он из окна глядит на двор.

А в клетке у окна — сорока.

Она все видит издалека,

А что увидит — говорит.

Он ей про новости велит

Сказать. И вот ее слова:

«Хозяин, уж тому дня два,

Жена и фогтша тут болтали

И толстого угря сожрали».

Поверить птице он не мог

И вышел осмотреть садок.

А там давно уж нет угря, —

Сорока не болтала зря.

Тогда хозяйку он спросил,

Куда же угорь их уплыл?

Хозяйке будто невдомек:

«Не знаю, право, муженек!

Уж не достался ли бобру

Иль к выдре угодил в нору?»

Ей муж в ответ: «Не ври так лихо,

Ведь это ты и есть бобриха,

А фогтша — выдра, вот в чем дело,

Угря, как видно, ты и съела,

Вы вместе слопали его».

Жена озлилась на него,

Но тем, что дерзко так врала,

В огонь лишь масла подлила.

Уж очень он рассержен был

И ей пощечину влепил.

Но тут хозяйка взбеленилась

И мужу в бороду вцепилась,

А он ее — за волоса, —

Чуть что не в клочья вся коса, —

И так ее исколотил,

Что стал ей белый свет не мил.

Сбежались слуги тут на крик

И розняли обоих вмиг.

Наш рыцарь снова выезжает

И слуг обоих забирает.

Жена ж велела фогтшу звать

И говорит: «Хочу я знать,

Кто мужу рассказал о том,

Что натворили мы с угрем,

И кто бы это мог заметить?»

Тут фогтша ей спешит ответить:

«Сорока обо всем доносит,

Когда ее хозяин спросит».

Хозяйка ей: «Твои слова

Мне говорят, что ты права.

Ей надо крепко отплатить,

Притом и жизнь ей сохранить».

Из клетки птицу вынимают,

И перышки ей выдирают,

И приговаривают враз:

«А ну, сболтни еще про нас!»

Ей перья выдрали так ловко,

Что оплешивела плутовка,