Контрреволюция

Назначен был Алексеев. Казалось, это назначение было вполне естественным и ни в каком отношении не вызывало возражений. Алексеев был, несомненно, опытным военачальником, хорошо знакомым со всей обстановкой на фронте. К тому же его отношение к революции было вполне приемлемым: он не побуждал царя к борьбе с революцией и ни в какой степени не проявлял своей враждебности к ней. Однако очень скоро, когда Временное правительство оказалось вынужденным вводить в армии установления, не рожденные революцией, – комиссаров, войсковые комитеты, Алексеев стал протестовать и в этом случае проявил настойчивость, каковой от него, казалось, ждать было нельзя.

Керенский стал искать среди старших генералов сотрудника, более подходящего к моменту. Выбор его остановился на Брусилове.

Брусилов был человеком иного порядка, нежели Алексеев.

Он происходил из дворян и в конце семидесятых годов прошлого века окончил привилегированный Пажеский корпус. Службу он начал не в гвардии, а в одном из драгунских полков, стоявшем на Кавказе, в рядах которого принимал участие в войне с турками в 1877 году. Вскоре после войны он перевелся в состав Офицерской кавалерийской школы и там прослужил свыше 20 лет, довольно медленно продвигаясь в чинах и должностях. Академии он не кончал, но много занимался самообразованием, и не без пользы: у него выработались определенные прогрессивные взгляды на различные отрасли военного искусства.

Я познакомился с ним еще будучи пажом: он дал мне разрешение обучаться верховой езде у вахмистров школы. Много позднее я находился под его начальством, когда проходил курс в Офицерской кавалерийской школе, и имел с ним много общения по делам конного спорта. Ознакомился я с его взглядами в военных вопросах уже в бытность мою членом Государственной думы и докладчиком закона «Большая программа» наших вооружений в 1914 году. Брусилов был в то время помощником командующего войсками Варшавского военного округа, и я воспользовался его временным пребыванием в Петербурге, чтобы посовещаться с ним относительно предполагавшихся в «Большой программе» кавалерийских формирований. В беседе со мной Брусилов развил ряд передовых мыслей не только о деятельности конницы, но и об использовании артиллерии, правильность коих полностью подтвердила практика Первой мировой войны.

Когда великий князь Николай Николаевич принялся за перевоспитание нашей конницы, застывшей на плац-парадных упражнениях, Брусилов стал сразу горячим сторонником нового направления.

Он явился одним из наиболее активных сотрудников Николая Николаевича и много содействовал развитию подвижности нашей кавалерии.

В деле подготовки старших кавалерийских начальников в тактическом отношении, как это выявилось на войне, и реформаторская деятельность великого князя, и влияние Брусилова на наших кавалерийских генералах отразились мало.

Во всяком случае, на указанной почве Брусилов выделился и, быстро перешагнув через должности начальника гвардейской кавалерийской дивизии и командира корпуса, оказался помощником командующего войсками округа, а с началом войны – командующим 8-й армией.

Во время войны Брусилов сразу же был отмечен как один из наиболее решительных и энергичных командующих армиями. Ему приходилось главным образом иметь противниками австрийцев, а не германцев – это в некоторой степени облегчало его задачу. В 1916 году он был поставлен во главе Юго-Западного фронта и своим наступлением весной того же года стяжал славу «героя войны».

Не беру на себя разрешение вопроса о том, насколько организация наступления согласовалась с принципами военного искусства, были ли сосредоточены превосходные силы в направлении главного удара или части войск были равномерно распределены по фронту, но, во всяком случае, при обсуждении наступления на военном совете в Ставке, в ходе подготовки операции и в ведении ее Брусилов выявил себя военачальником, умеющим принимать большие решения, брать на себя ответственность за них и энергично проводить в жизнь.

Наступление в результате не привело к тем достижениям, на которые поначалу можно было рассчитывать, но винить в этом Брусилова нельзя. В то время когда войска Юго-Западного фронта напрягали все свои силы в борьбе с врагом, к которому все время шли подкрепления, снятые с других участков фронта противника, наши Западный и Северный фронты пребывали почти в полной пассивности. Ответственность за это, помимо главнокомандующих фронтами Эверта[93] и Куропаткина[94], ложится на Ставку в лице царя и его начальника штаба Алексеева.

Верховное командование Николая Второго сводилось к пребыванию в Могилеве и подписыванию распоряжений и планов, составленных Алексеевым, а у Алексеева не хватало воли для того, чтобы заставить Эверта в Куропаткина объединить усилия их фронтов с Юго-Западным во имя достижения общей цели.

По складу своего характера, как и по условиям прохождения службы, Брусилов был совсем непохож на Алексеева.