Константа

В плавленом золоте глаз снова то, непередаваемое, что подсвечивается огнем полухищности, когда он дает себе свободу, сжимая пальцами шею и его лицо неуловимо меняется. Становится иным из-за выражения глаз, быстро полнящихся неукротимостью, опаляющим жаром. И оно крепнет и становится выраженнее, согласно увеличивающемуся ритму моих рук по его эрекции, и этот жар плавил оковы его самоконтроля. Он не отводил взгляда от моих глаз. Загорался быстро, дыхание учащалось и его улыбка такая… это всегда отзывается в горячеющей крови, отзывается в нутре и уходит в него токсином, травит, и делает это мощнее, когда происходит чуть удушение, уводящее дыхание в безмолвный срыв. Золото глаз густело, в нем вихри и зачинающийся горячий хаос. Дикий, бесконтрольный, отзывающийся на движения моих пальцев и требующий еще. Осыпался янтарными осколками его самоконтроль, слабел железобетонный контроль над личностью, и он смотрел только в глаза, стремительно пьянея от того что видел. От моего безотчетного прикуса нижней губы, от рефлекторной попытки поддаться к его губам и снова чуть удушение, тормозящее и отравляющее кровь. Обоим.

Он не отпускал взглядом мои глаза, не скрывал, как сильны ощущения и как они нарастают, как испепеляют его рациональность — удушение отчетливое, одновременно с первыми каплями на пальцах. Склонилась вперед, подбородок ниже и разомкнув губы, не отрывая от него взгляда, выпустила слюну себе на ладонь и снова пальцами по стволу, горячему и пульсирующему, как и все, что было в нем.

Он уже находился почти на срыве — ошибался с дыханием чаще, не моргал почти, пропитываясь тем, что во мне, загораясь от этого, с ума сходя и сорвался полностью — кровь отлила от лица, сильно сжал челюсть, откидывая голову назад и стиснув мое горло до боли. Ногтями трезвяще впилась в его кисть, заставляя ослабить хват, чтобы успеть врезаться коленями в паркет и обхватить губами, взять глубоко, чувствуя, как едва не обжигает горло горячими вязкими струями, пока он впился пальцами в столешницу за мной с такой силой, что отчетливо донесся скрип дерева, пока его разбивало сумасшедшим цунами дрожи и он не мог толком вдохнуть — постоянно в срыв новой волной. Скрежет его зубов, когда повела головой назад, сглатывая, создавая вакуум, касаясь кончиком языка особо чувствительной зоны и снова волна дрожи по его сильному, крепкому телу. Устала рука, да обе, откровенно саднит горло — все-таки придушивает он ощутимо, когда начинает терять контроль, но его вкус на языке, слабо расходящийся и этот первый неверный вздох над головой… это стоит всего и большего.

Поднялась, вновь прислонясь ягодицами к столешнице. Почувствовала как прикасается горячим лбом к моему, уперевшись ладонями в столешницу по обе стороны от моего тела и оба взглядами на ствол со следами моей помады. Нет, не пошло. Не порно. Это эстетика, но только для двоих. Когда одни слабые губы целуют другие, зудящие и опухшие и помада уже по обоим, но это так неважно…

* * *

Костя, не дозвонившись до двойняшек, чтобы сообщить, что банкет Зели начнется чуть раньше, заключил, что они в каком-то там зале, нам все равно по дороге и надо заехать.

В спортивном зале, как оказалось.

Вообще, это прикольно, на каблуках и в вечернем платье пересекать коридоры элитного спортивного комплекса, вслед за всем таким важным, невъебенно сексуальным Анохиным в костюме, перекинувшим мое пальто через локоть и втыкающим в телефон, но направляясь безошибочно точно через все эти путанные коридоры и лестницы. Очевидно, раз не сомневается и при этом не отрывает взгляда от экрана, бывал здесь не раз.

В связи с серединой рабочей недели и относительно поздним часом, людей в комплексе было не так уж и много. Когда мы этот лабиринт Фавна преодолели наверняка наполовину, Анохин галантно распахнул передо мной дверь, ведущую в достаточной большой, хорошо оборудованный и освещенный зал. Короткий коридор с дверьми в раздевалки и выход на площадку огороженную парапетом, с которой в обе стороны вели широкие лестницы вниз, в сам непосредственно зал, устланный матами и, разумеется, только с двумя посетителями.

Сквозь ритмичную негромкую музыку эхо их ударов слышались почти как выстрелы.

Мы пришли ровно к тому моменту, когда четко шагающий спиной назад Аркаша, держащий у ноги какую-то продолговатую хрень, в которую методично с разворота ударял Саня, уперся спиной в стену. И вот мне кажется, если бы не эта хрень которую отложил Аркаша, косточки были бы сломлены от силы ударов, судя по звуку и как эта штукуевина заминалась после удара передней частью голеностопа старшего кронпринца.

— Кикбоксинг, — ответил Костя еще до того как я спросила. Остановился рядом со мной у парапета и перекрестьем предплечий оперся о хромированный поручень, чуть прищурено вглядываясь в кронпринцев внизу, встающих друг против друга.