Константа

Сердце билось где-то у горла, когда настал очередной поворот и снова скорость снижена, но зад вновь все равно заносит. На этот раз сильнее, едва не ударяя стоящую на светофоре машину на встречке. Саня с силой дернул меня за плечо на себя, чтобы не приложилась другим плечом о дверь, и ремень безопасности, фиксирующий на месте, врезался в тело почти до боли. Мне хотелось сказать, просто завопить, чтобы не так быстро, а в голове долбило фото фарша из металла и эхо звериной ярости в спокойном голосе: «тормоза подрезали… восемь раз перевернулся… охрана выставлена?.. подожди, Аркаш», под наложением других слов, сказанных Костей двойняшкам, казалось, уже века назад, но по факту так недавно «ваш отец сейчас я» и венчает все это почти мольба в голосе старшего кронпринца с незаслуженными побоями: «Кость… не надо». Я молчала. Не осознавала, что стиснула челюсть до боли, стиснула ручку двери и пальцы Сани под взрывы рева мотора глядя себе в колени. Молчала, потому что мне очень сложно было представить то, что сейчас происходило внутри человека, загоняющего машину до срыва в реве. Гонящего ее к тому, кого пытались убить.

Заезд в больницу, краткая заминка на КПП, когда охранник, мельком взглянув на предъявленную Костей ксиву, спешно нажимал кнопку, открывая шлагбаум.

Больница оцеплена. Несколько машин у приемного покоя, равномерно сосредоточенные люди по всей территории, куда дотягивался взгляд. Заметно подобравшиеся, когда Костя вышел из машины. Открыл дверь мне.

Снова больничные запахи. Ненавистные. Когда молча по тихим и пустым коридорам в сторону лифтов. Саня нажал на кнопку четвертого этажа и, кратко посмотрев мне в глаза, отрицательно повел головой, как только я качнулась к Анохину, с легким прищуром и обманчивым спокойствием смотрящего на табло, где последовательно сменялись цифры, пока лифт шел вверх.

Ночь царствовала за пределами больничных стен и в людях, снова рассредоточенных по всему коридору. Так же молчаливо и единовременно подобравшихся, когда Костя вышел из лифта, а мы шли за его плечом. И Саня жестко взял меня за руку, сильно переплел пальцы, настойчиво придвигая к себе. За себя.

Потому что в конце коридора, когда мы миновали пост с тихой, ничего не спросившей медсестрой, сосредоточенно глядящей в экран компьютера перед собой, началось движение.

Тихий скрип отворившейся двери вип-палаты из которой вышли двое.

Анохин, не сбавляя шага, только начал поворачивать голову в профиль, но тут же вновь посмотрел вперед после очень тихого, так, чтобы кроме Кости никто не услышал Саниного «уже», теснее и жестче сжавшего мою руку, рефлекторно попытавшуюся прервать это его движение.

Двигающиеся навстречу оба были в возрасте, оба выглядящие крайне солидно, но Костолом узнавался сразу. Хорошо за пятьдесят, косая сажень в расправленных плечах, твердый, уверенный шаг. Темные, с проседью волосы, зеленые глубоко посаженные глаза и узнаваемые черты в широком и огрубленном лице.

Человек за его плечом, лысоватый, худощавый и высокий, держащий подмышкой объемную черную папку, впился пристальным взглядом в Костю. Тонкие губы тронуты недовольством — слегка опустилсь уголки, а вот Костолом, напротив, глядя на Костю, неожиданно очень приятно улыбнулся.

— Наконец-то. — Оба остановились в шаге друг от друга и голос отца кронпринцев чистый, глубокий очень. Вкрадчивость интонаций, пробирающе серьезный взгляд без тени негативных эмоций, как будто действительно чаял увидеть, — ждал, весьма. Где же ты пропадал, дорогой мой человек?

— Рекрутов набирал. — Ровный, очень спокойный голос Кости.

— Успешно? — Одобрительно повел головой, слегка склоняя ее на бок и не моргая, глядя в лицо Анохина.

У Кости был шарм. Пленяющий внимание.

Здесь, у Костолома, был шарм просто крадущий это самое внимание. Ровными интонациями вначале и неуловимо насыщающимися чем-то к концу в каждом произносимым им слове. Тональность и тембр густые очень, насыщенные. Есть категории голосов, когда человек невольно вслушивается. Вот этот был из таких.

— В разработку Заурову дал. Через полторы недели на согласование подаст. — Снова спокойно, снова так ровно и спокойно от Константина Юрьевича.

— А с телефоном что? — Костолом вновь одобрительно кивнул и слегка приподнял брови.

— Сломался.

Костолом прицокнул языком, качая головой и мягко, располагающе улыбаясь.

— Я тебе сыновей доверил. — Отвел глаза, вынимая из кармана брюк пачку сигарет и задумчиво рассматривая ее. — Сыновей, бездетный мой друг. — Откинул крышку пачки крепкими пальцами и подал едва слышно хмыкнувшему Косте. — После похорон сразу следующие были бы. — Глядя как Анохин, в сухой благодарности кивнув, взял сигарету, тотчас щелкнул зажигалкой, поднося ее к его лицу. — Осознаешь? — держал огонь чуть дольше положенного, но затягивающийся Костя не кашлял. Костолом, вглядываясь в его глаза, усмехнулся и пламя потухло.

— Потому здесь. — Костя выдохнул дым в сторону, рассматривая сизые росчерки, тающие в воздухе.