Константа

Я только обхватила его плечи, собираясь сожрать эти полуулыбающиеся губы, как позади нас раздался неуверенный мужской голос:

— Извините, вы у меня телефон просили в туалете. — Я оглянулась, внимательно разглядывая молодого, всего такого на пафосе мужика, теряющего этот самый пафос, когда Анохин повел головой в профиль и выжидательно приподнял бровь, глядя в пол. По случайности явив собой капо ди капи, когда его прервали в важный момент… — Тут перезвонили, вас спрашивают.

— Да неужели… — тихо произнес он, довольно улыбнувшись и вставая из-за стола. Взял с сомнением протягиваемый ему телефон, пока я, мило улыбнувшись, извлекала лопатник из ветровки Анохина и отсчитывала купюры, чтобы поощрить мужественность мужика и сгладить неловкость ситуации.

Через несколько минут Константин Юрьевич с непроницаемым лицом отдал телефон мужественному дропу и жестом подозвав официантку, расплатился картой. Я молча смотрела на него, интуитивно чувствуя, что нужно подождать с вопросами. Глядя в его прищуренные глаза, потемневшие, глядящие вроде на сцену, но в одну точку, молчала, цедя вино. Посидели так недолго. Бросил взгляд на часы и потянув меня за собой на выход, кратко обозначив, что бега неожиданно закончены и нас ожидают.

Ключ от Эскалейда отдал суровым мужикам уже ожидающим у входа. Потом последовали краткие быстрые инструкции, и он пошел по направлению в сторону кортежа из трех машин в отдалении. Ему открыли дверь, как только он подошел к автомобилю, но подал руку мне, чтобы я, несколько охреневающая от творящегося, первая села в темный салон.

Почти сразу водителем подан загружающийся телефон и сообщено, что готовится джет и едем в аэропорт.

Костя кивнул, принимая звонок, когда телефон все-таки загрузился и я, пытающаяся принять резкую смену положения вещей, окаменела, только доставая сигареты. Окаменела не от его спокойного голоса, а от того, что было за этим спокойствием:

— Он в сознании? Дай ему трубку. — Смотрела на Костю, с легким, но крайне нехорошим прищуром глядящего в подлокотник между передними сидениями, и голос его так титанически спокоен, вопреки взревевшей адом ярости в золоте глаз. Почерневшем золоте, сокрытым за темными ресницами, когда, — как ты себя чувствуешь? — улыбка по губам. Хищная. А голос так ровен, так спокоен, — рука не голова, заживет. Охрана выставлена? Нет, никуда не подрывайся, я приеду скоро. Кир с Зелей закончили раньше, уже готовится джет, я скоро буду, подожди, Аркаш.

Завершил звонок, не моргая глядя в экран, открывая пришедшую во время разговора ммс.

— Машина Аркаши, — леденяще усмехнулся, глядя в просто фарш металла на фото. — Ему подрезали тормоза, слетел с трассы и восемь раз перевернулся. Отделался сломанной рукой и сотрясением. Еще и кривился, когда я ему эту тачку дарил…

— Кто? — глядя на сломленный, смятый металл, на обрывы ткани, подушек безопасности, на вроде бы кровь на срезанных автогеном междверных стойках.

— Гниль. — Вынес приговор Константин Юрьевич, затемняя экран, откидываясь на сиденье и приказав водителю готовить джет быстрее, как и ехать в аэропорт. Кортеж втопил выше ста пятидесяти, под красно-синий свет заигравших под лобовым стеклом проблесковых маячков, и невербальную абсолютно нечеловеческую ярость, пожирающего внешне абсолютно спокойного Анохина. На секунду совершенно озверело оскалившегося, когда выдыхал дым в окно.

Глава 10

Чуть более часа перелета.

Я сидела на диване подобрав под себя ноги, оперевшись спиной о бок Кости. Смотрела на его расслабленную руку, свисающую с моего плеча, когда он почти не прекращал переговоров по телефону. По телефонам. Смысл уловить было сложно, диалоги отрывчатые, много экономических терминов, много фамилий, много, на первый взгляд, вообще не связанных друг с другом предложений. Но легко понималось, когда вопрос касался семьи — кончики его пальцев начинали едва заметно подрагивать, тональность голоса менялась, говорил мало, односложно, в основном слушал. И чувствовалось, как внутри Анохина ревет, просто ревет ярость, хотя голос был очень спокоен.

Что было — непонятно, что происходит тоже, что будет — неизвестно. Я не задавала вопросов, просто чуть прижималась к нему, когда звонки шли из разряда, что его начинало потряхивать. Внутри.

До того в джетах никогда не летала и тупо осматривала салон, отказавшись от предложения ужина и напитков, с которым подошла вежливая стюардесса. Когда самолет пошел на снижение и уже подкатывался к линии парковки, возле которой ожидали машины, я, спускаясь вслед за Анохиным по трапу, осознала, что в памяти джет вообще не отрисовался. Зато очень отчетливо отпечаталось иное.