Конфуций

Тему насилия одних людей над другими он не любил, и когда его ученик Цзай Во стал говорить о том, что при династии Чжоу у алтаря Земли «стали сажать каштаны, чтобы заставить народ трепетать от страха», Конфуций строго заметил:

— О прошлом не следует зря рассуждать!

Конфуций не был бюрократом, признающим только букву закона, и, даже став судьей, не изменил своим убеждениям.

Каждое судебное дело он старался решать, исходя из его особых обстоятельств, и ставил во главу угла не безличный закон, а конкретного человека.

Конфуций никогда не выносил своего решения, не выслушав прежде всех своих помощников.

Довольно часто он решал дела весьма оригинальным способом.

Как-то ему пришлось разбирать тяжбу между отцом и сыном.

Не вынося приговора, он продержал обоих несколько дней в тюрьме.

Когда срок кончился, он спросил у отца, в чем именно провинился его сын.

Тот ответил, что виноват не сын, а он сам, поскольку несправдливо обиделся на него.

Конфуций похвалил его за правду и сказал:

— Впредь лучше воспитывйте сына, а не обращайтесь к судье. А ты, — обратился он к сыну, — помни, что первый твой долг — повиновение родителям…

После того, как отец отказался от своих обвинений, Конфуций отпустил обоих домой.

Какой-то высокопоставленный сановник сразу же выразил недовольство тем, что Конфуций никого не наказал.

— Наш верховный судья, — возмущался он, — всегда говорил, что и в царстве, и в семье почтительность детей к родителям — всему основа, и казнить нарушившего эту заповедь ради того, чтобы преподать народу урок, — значит, поступить по справедливости. А теперь он отпустил непокорного сына с миром. Как же так?

Конфуций даже не подумал оправдываться и так объяснил свой поступок:

— Когда правитель не следует праведному Пути, а предает казни своих подданных за беспутное поведение, он сам поступает неправедно. Вершить суд, не побуждая людей быть почтительными к родителям, — значит карать невинных. Ибо сначала нужно научить людей, а потом судить их. Правитель должен сам идти праведным Путем и вести за собой народ. Если он не может этого добиться, то пусть окружит себя достойными мужами, а если и это не помогает, он должен прогнать со службы недостойных, дабы сердца их наполнились страхом. Не пройдет и трех лет, как в мире восторжествует добродетель. Если и после этого негодяи не переведутся, позволительно будет применить наказания. Но сейчас наставления государей запутанны, наказания многочисленны, а потому люди пребывают в замешательстве и с легкостью идут на преступления. И чем больше в мире законов, тем больше в нем преступников. Вот истинный порок нашего времени…

Как и подобает великому учителю, Конфуций уверенно расставлял по местам ценности: первым делом — личный пример, нравственное воздействие, согласие, правильные мысли и соответственно им поступки и только потом — законы, наказания и награды.

Он никогда не сомневался в том, что даже, казалось бы, заслуженные наказания должны применяться лишь по необходимости.

Он справедливо считал, что их применение не противоречит истинной «человечности», но свою миссию видел в том, чтобы покончить с наказаниями.

— Если вы, разбирая тяжбу, — наставлял он своих учеников, — дознаетесь до истины, то советую вам не слишком радоваться, а проявить сострадание к этим несчастным…

Даже находясь на столь высокой должности, Конфуций и не думал приспосабливаться, подобно большинству чиновников, к окружавшим правителя людям.

А потому и мог позволить себе откровенные и опасные рассуждения о правителях.

— Государство богато богатством подданных, — любил повторять он, — и мудрый правитель помогает нуждающимся, но не делает богатых еще богаче. Постоянством нравственного подвижничества он завоевывает доверие своих подданных. Долг любого правителя править так, чтобы его распоряжения, подобные действию истинного ритуала, воспринимались как нечто само собой разумеющееся, совершенно естественное, почти незамечаемое в потоке повседневных дел. Всякое насилие над человеком неминуемо вызовет в нем столь же сильное противодействие…

Сложно сказать, нравилось ли столь откровенное вольнодумие самому Дин-гуну, но до поры до времени он терпел его.

Конфуций не искал никакого покровительства и высказывал все, что думал, при первом же удобном случае, независимо того, нравилось это высокопоставленным царедворцам или нет.

Когда сановник Цзи Канцзы, наследник Хуаньцзы в роли главы семейства Цзи и действительного правителя Лу, пожаловался Конфуцию на то, что в царстве развелось много воров, тот без обиняков ответил ему:

— А что в этом удивительного? Власть имущие у нас давно уже отошли от праведного Пути, и простые люди лишены опоры. Если бы вы сами были свободны от вожделений, никто не стал бы воровать, даже если бы за это давали награду!

Конечно, Цзи Канзы был недоволен столь горячей проповедью Конфуция, но, зная о его огромном авторитете при дворе, не посмел принимать против него никаких мер.

Начальствующий скуп на слова, но не на дела