Конец партии: Воспламенение (СИ)

Речь лилась из него непрерывным потоком, который мне, привыкшей иметь дело с делавшими скидку на мое “польское” происхождение обитателями дома Дюпле, было чертовски сложно воспринимать. Но я и не пыталась вникнуть в смысл его слов, а просто слушала голос. Голос - вторая примета, кроме цветов, которая могла помочь мне. И она, как ни крути, имела большее значение, чем первая, ведь цветы, если подумать, может купить кто угодно, а вот украсть чужой голос вряд ли у кого-то получится. И чем больше трещал Антуан, тем сильнее мне казалось, что я все-таки ошиблась. Голос его был недостаточно резок и хрипл для человека, вытащившего меня из воды на дороге Жоржа Помпиду: тому было лет сорок, не меньше, а Антуану я не дала бы и двадцати пяти.

- На самом деле, - он все не замолкал, и у меня сложилось стойкое впечатление, что в мире не существует вообще ничего, что может его заткнуть, - таких цветов не должно существовать, верно? Вы когда-нибудь видели красные нарциссы? Лично я - никогда…

- Можно покрасить белые, - предположила Нора.

- Покрасить? - фыркнул Антуан, небрежно кидая цветы на трюмо. - Кто и зачем станет их красить?

Дверь гостиной за его спиной почти неслышно приоткрылась.

- В детстве, - вдруг сказала я, наблюдая за тем, кто тихо заходит в комнату, - я читала одну книгу, так там слуги красили цветы для королевы, потому что посадили белые по ошибке. А если бы они не выкрасили их в красный цвет, их всех казнили бы…

- Самое подходящее чтение для маленьких детей, - холодно сказал вошедший Робеспьер. - Где вы бы…

Он не договорил - Антуан бросился горячо его обнимать. Словесный поток усилился раза в три, и теперь я не могла разобрать в нем ни единого связного слова. Только первую фразу более-менее удалось:

- Ты даже не представляешь…

Робеспьер слушал это все с непроницаемым видом, только кивал в ответ на какие-то сентенции и не показывал никакого неудовольствия, хотя ему явно не по нутру было подобное проявление чувств. “Зачем зря метать бисер?” - подумала я, неожиданно чувствуя обиду за Антуана, чья искренность уходила даже не в молоко, а в черную дыру, и, пользуясь тем, что ко мне временно утратили интерес, пошла умываться.

Лицо я отмыла быстро, а вот с волосами пришлось повозиться, но и они спустя несколько минут приняли вполне пристойный вид. Я несколько минут думала, не переодеться ли мне в привычные джинсы и майку, но в конце концов решила не эпатировать лишний раз публику и спустилась вниз в чем была, разве что потратив некоторое время, чтобы оттереть с воротника камзола пару серых пятен. Несколько секунд я жалела, что у меня нет при себе косметики, но тут же с печалью успокоила себя, что красоваться мне, пожалуй, уже поздно. За девушку, достойную внимания, Антуан меня теперь вряд ли примет, остается лишь сделать все, чтобы он не принял меня в довесок за непроходимую дуру.

Как выяснилось несколькими минутами позже, когда я присоединилась к остальным за столом, с первым выводом я погорячилась. Приглушенный шепот Антуана Робеспьеру на ухо был достаточно четок в образовавшейся паузе в беседе, чтобы я смогла его разобрать:

- Почему ты не говорил, что у тебя такие очаровательные родственницы?

Ответным взглядом Робеспьера можно было, наверное, убить дракона, но Антуан лишь беспечно усмехнулся и вернулся к своей тарелке. На меня он иногда поглядывал, но я изо всех сил делала вид, что этого не замечаю.

- Вы решили не идти на заседание, Натали? - вдруг спросил у меня Робеспьер, отвлекшись от тщательного разрезания овощей. По его интонации нельзя было угадать, знает он или нет о том, куда я ходила, а если знает, то что по этому поводу думает, и мне стало отчетливо не по себе. Как будто я ступила на истончившийся лед, и корка под моими ногами угрожающе потрескивает.

- Нет, - коротко ответила я. - Мне… мне стало нехорошо, и я решила прогуляться.

- И где же вы были?

Я бы соврала ему, обязательно соврала, если бы знала, что. Пример с Риволи крепко сидел в моей памяти: сейчас я назову какое-нибудь хорошо знакомое мне место, а окажется, что его тут еще не построили. Да и сложно врать, когда на тебя прохладно, безотрывно смотрит Робеспьер. Против воли я съежилась.

- В… в Латинском квартале.

Он отложил вилку и потянулся за бокалом с водой (на самом деле, вода была едва-едва подкрашена несколькими каплями вина, но я эту розоватую бурду даже соком не могла назвать). Голос его не изменился ни на йоту:

- Не лучшее место для прогулок.

- Я… я знаю, - ответила я сдавленно, не имея ни малейшего понятия, как выпутываться. - Я там… чуть в пожар не попала и поэтому вернулась.

- Вам следует быть осторожнее, - он коротко отпил и вернулся к еде. - В Париже сейчас небезопасно.

Я что-то неопределенно промычала в ответ на это, и он оставил меня в покое. Больше мы с ним не заговаривали ни о Латинском квартале, ни о сгоревшей квартире достопочтенного Луи. Я ожидала разноса - не скандала, конечно, а тихой наставительной беседы, - за то, что не поверила ему и поперлась туда в одиночку, но он ничего не сказал мне. Лишь коротко осведомился, когда все принялись за десерт: