Конец партии: Воспламенение (СИ)

Странное дело, но за то время, что я провела в чужой эпохе, курить мне не хотелось совсем. Я предполагала, что причина этого крылась в воздухе, необычайно чистом и свежем до того, что у меня при глубоком вдохе начинала кружиться голова. Привыкший дышать смесью выхлопныв газов организм изрядно глючил, получая чистейшую смесь азота и кислорода, и чисто в порядке эксперимента я решила попробовать подымить.

- Что это? - спросил Огюстен, увидев, как я затягиваюсь. Я безмятежно протянула ему пачку:

- Всего лишь сигареты. Как они у вас называются? Папиросы?

По его недоуменному взгляду я поняла, что попала в молоко, и решила ограничиться коротким уточнением:

- Да это просто табак. Ты куришь?

- Нет, - жестом он отказался, и я убрала пачку обратно в карман. - Раньше баловался. Потом разонравилось.

- Ну и правильно, - я попробовала выдохнуть дым колечком и, употребив на это все свое внимание, едва не пропустила выбоину в дороге. - Мне тоже скоро придется завязывать, думаю…

Если исключить этот короткий диалог, то разговор у нас как-то не клеился. Мой спутник молчал, будто выжидая чего-то или не решаясь задать вопрос, а я не могла придумать ни единой темы, на которую могла бы с ним поговорить. Познакомься я с парнем где-нибудь в баре или клубе, о чем бы я завела беседу? О музыке и фильмах, которые ему нравятся, о последних новостях, о его увлечениях, в конце концов. Но все это в силу разного рода обстоятельств для болтовни с Огюстеном было абсолютно неприемлемо. Разве что о музыке можно было бы спросить, но я понятия не имела, какое направление у них тут в тренде. Может, они все фанатеют от Моцарта, а может быть, он еще не родился. Или у них есть своя особая, революционная музыка, а буржуазные симфонии они не приемлют. В общем, я побоялась ступать на скользкую почву и, как типичная девушка, сочла за лучшее ждать, когда разговор начнет парень.

И он, слава богу, все-таки отклеил язык от неба.

- Так откуда ты?

Мы как раз вышли на шумную, заполненную гомонящими людьми улицу, и я не сразу поняла вопрос.

- Что?

- Откуда ты появилась? - повторил он, лукаво глядя на меня. - На родственников в Польше мы никогда не жаловались. Как ты познакомилась с Максимом?

- Случайно, - призналась я, думая, что юлить тут будет бессмысленно. - Я в тюрьму угодила, а он меня вытащил.

- В тюрьму? За что?

- Лично я ничего не сделала, - оправдалась я, - но один безумный мужик заявил, что я краду у него лук. Чертов сушеный лук.

Огюстен посмотрел на меня и вдруг расхохотался.

- Сушеный лук? Действительно?

- Ну да, - я попыталась улыбнуться в ответ, но вышло, по-моему, кисловато, - лично мне тогда было совсем не смешно. Меня схватили, отволокли в тюрьму, и черт знает, чем бы в итоге дело закончилось…

- Самое нелепое обвинение, которое я когда-либо слышал, - заявил Огюстен, отсмеявшись, но тут же посерьезнел и протянул с видом огорченным, - хотя сейчас с едой перебои, неудивительно, что люди звереют из-за любой мелочи.

- Я уже видела, - откликнулась я, с содроганием вспомнив вчерашнюю жуткую сцену у хлебной лавки. По той улице мы не прошли, и за это впору было Огюстена благодарить: наверное, меня бы вывернуло наизнанку, увидь я разгромленный магазин и, особенно, фонарный столб рядом с ним.

- Но ты не француженка, - продолжал расспросы Огюстен, - верно?

- Нет, - ответила я. - Это так заметно?

- Ну, твой акцент тебя выдает, - улыбнулся он. - Ты действительно из Польши?

- Ага, - я решила не объяснять, что в этой “Польше” прожила только первые два года своей жизни, а затем моя семья перебралась в Питер. Все эти сложности были тут совершенно ни к чему. Но тут Огюстен выдал нечто совершенно непонятное:

- Я вам всегда сочувствовал. Нашу республику тоже хотят растащить по кусочкам, им все мало…

Мигом поняв, что переспрашивать будет самым сильным палевом, я на ходу попыталась сочинить что-нибудь многозначительно-нейтральное:

- Ну… да, меня тоже бесят эти козлы.

- Ты поэтому и перебралась в Париж?

- Ну да, - я понятия не имела, какую легенду прямо сейчас себе сочиняю, но решила во всем соглашаться, авось потом удастся понять, что Огюстен имеет в виду. - Там последнее время не жизнь, а полная задница.

В принципе, насчет своей исторической родины я даже не особенно кривила душой, но и для этого времени подобное заявление было, судя по реакции Огюстена, актуальным. Во всяком случае, он не выказал никакого удивления и явно настроился читать почти шекспировский монолог о несправедливости мира, но тут мы оказались на какой-то запруженной народом площади, и все, что бы ни желал высказать мне мой спутник, оказалось заглушенным пронзительным голосом мальчишки, продающего какие-то желтоватые листовки:

- Покупайте свежий выпуск! Граждане, не проходите мимо! Новый выпуск “Газеты Французской республики”! Новые разоблачения Друга народа!