Конец партии: Воспламенение (СИ)

Нет, это был не сон и не кошмар - я действительно была в тюремной камере. Узкое, почти лишенное света помещение было полностью заполнено людьми, причем исключительно женщинами, на род занятий многих из которых красноречиво указывали густо размалеванные лица и чрезмерно, пожалуй, короткие для этого времени юбки. Может, в моем веке такой наряд не вызвал ни у кого неприличных ассоциаций, но для этого… а в какое время, собственно, мне не посчастливилось угодить?

- Умоляю, - я с трудом разлепила спекшиеся губы и заговорила дрожащим голосом, - умоляю, скажите, какой сейчас год?

Женщина, стоявшая ко мне ближе всех (с ее сложенных пригоршней ладоней капала вода, значит, это она решила привести меня в чувство) распахнула прозрачные, коровьи глаза в немом изумлении. Кто-то за ее спиной тихо присвистнул, но ответа я так и не дождалась.

- Нет, - заставляя себя вспоминать слова, попыталась протестовать я, - нет, не думайте, я не пьяна, я не сумасшедшая, просто…

- Видать, головой ударилась, - сочувственно проговорила одна из баб, выглядевшая скромнее всех присутствующих. Я хотела разубедить ее в этом, но отголоски обморока и кошмарный запах, царящий в камере, мешали думать. Не без усилий я приподнялась с жесткого тюфяка, на которой кто-то успел заботливо меня уложить, пока я валялась в отключке, и тоскливо огляделась по сторонам, но ни следа понимания ни в одном из лиц не нашла. Кто-то смотрел на меня сочувственно, кто-то - с явной опаской, но сегодняшнюю дату подруги по несчастью сообщать не торопились.

- Ладно, - я решила зайти с другого конца, - какое сегодня число?

- Четырнадцатое марта, - сразу ответил кто-то, и снова воцарилось молчание. Я потерла макушку - под черепом начала разливаться немилосердная гудящая боль.

- А год? - и снова мне никто не ответил, и я добавила в голос мольбы. - Кто-нибудь, скажите год, пожалуйста!

На сей раз в окружившем меня пестром стаде нашлась одна смелая.

- Девяносто третий, милая. Ты-то сама как? Имя свое помнишь?

- Помню, помню, - машинально откликнулась я, думая о другом. Девяносто третий год - так называлась книжка, которую я вчера разглядывала в магазине, но, на беду, так и не купила. Кто знает, вдруг там было что-то, что могло бы помочь мне спастись…

При воспоминании о том, почему я оказалась в этой кошмарной тюрьме, я окончательно приуныла. Мне надо было как-то выкручиваться, а я даже не знала, в чем меня обвиняют. Точно не в краже пресловутого лука, раз этот Луи и его приятель так переполошились. Скоро меня отведут на допрос, будут задавать вопросы, на которые у меня нет ответа. А вдруг у них применяются пытки? От этой мысли страх скрутил меня с новой силой, сразу вспомнилась написанная когда-то давно статья о сталинских репрессиях - карательные органы во все времена не церемонились с преступниками, вряд ли со мной будут обращаться лучше, чем с обычным “врагом народа” в тридцать седьмом. Дыба, раскаленное железо и какие-то кошмарные тиски настолько четко замаячили передо мной, что я испуганно отпрянула, ударилась затылком о стену и тут же в голос разревелась, не утруждая себя тем, чтобы сдерживаться.

- Э-э-эй, милая, - та самая женщина, которая любезно сообщила мне теперишний год, присела рядом со мной. Остальные предпочли отступить на полшага, как от прокаженной, - ты что это? Впервые попалась?

- Ага, - всхлипнула я, и мне тут же протянули невероятно грязный, в нескольких местах дырявый платок.

- Ну, не плачь. Возьми вот… посидишь пару дней, и выпустят…

В последних ее словах впору было сомневаться, но я была готова ухватиться за малейшую надежду.

- Выпустят?

- Конечно, - уверенно сказала женщина, все-таки впихивая мне платок. - Кому ты тут нужна, им же еще тебя кормить, а харчей нет…

Вытирать слезы замацанным куском ткани я не стала, но поблагодарить все равно стоило. Однако не успела я открыть рот, как дверь камеры с лязгом отворилась. Как по команде, все обернулись на возникшего на пороге охранника. Некоторые отчетливо съежились, и я на всякий случай втянула голову в плечи.

- Кто здесь Наталья Кремина? - мою фамилию он выговорил, запнувшись. Больше всего мне хотелось испуганно пискнуть, что меня тут нет, спрятаться в тюфяк и лежать там, не дыша, но меня тут же бессовестно сдали:

- Новенькая? Да вон она в углу!

Часто и затравленно дыша, я наблюдала, как сокамерницы теснятся в стороны, чтобы дать мне возможность пройти к выходу. Я приподнялась - ноги как задеревенели, и меня шатало, как пьяную, из стороны в сторону, - и по возможности храбро объявила:

- Я тут!

На охранника мой вид не произвел ни малейшего впечатления. Кивнув каким-то своим мыслям, он поманил меня.

- Пошли.

- Куда? - я и рада была сдвинуться с места, но тело перестало слушаться меня окончательно. Охранник посмотрел на меня, как на беспросветно тупую.

- Куда надо. Допрашивать. Ну чего стоишь? Хочешь, чтобы я тебя за волосы волок?