Конец партии: Первая искра (СИ)

Это был Павел. Внешний облик его нисколько не отличался от того, что я привыкла наблюдать, разве что одет он был странно - в какую-то белую хламиду, более всего напоминавшую ночнушку. Испугался он не меньше моего и судорожно заметался по комнате в поисках укрытия, причем мое присутствие игнорировал в упор. Как будто меня вовсе нет. Или я… я - призрак.

Я хотела окликнуть его, чтобы проверить свою догадку, но не смогла выдавить из себя ни единого звука - все мои попытки сказать хоть что-то беспомощно разбивались о невидимую, но окружившую меня непреодолимой стеной границу. Дверь потряс очередной удар, и Павел молнией юркнул за оконную штору.

Несмотря на то, что в комнате было довольно тепло, на меня будто вытряхнули несколько пригоршней ледяной крошки. От осознания того, что сейчас произойдет на моих глазах, я ощутила подкатывающую жуть.

Третьего удара дверь не выдержала, распахнулась, и комната в момент заполнилась людьми. Вспомнив, что где-то среди них затерялся и мой далекий предок, я попыталась отсыкать его взглядом, но не увидела ни в одном лице хоть одной знакомой черты. Я и сами лица-то видела плохо - от охватившего меня страха перед глазами все мутнело и прыгало, я смогла лишь понять, что в спальню вломились человек пятнадцать, не меньше.

Кто-то метнулся к опустевшей постели.

- Он убежал!

- Нас раскрыли, господа! - крикнул один из заговорщиков, судя по голосу и виду - самый младший.

- Не паникуйте, Платон Александрович! - тут же рявкнули на него. - Он где-то здесь!

Но остальные, кажется, были более настроены разделять настроения пессимиста Платона. По рядам заговорщиков пробежали растерянные шепотки. Еще один человек, которого я смогла узнать благодаря увиденному в википедии портрету - генерал Беннигсен собственной персоной, - кажется, единственный из всех сохранил хладнокровие и, шагнув к кровати, коснулся ладонью простыни.

- Гнездо теплое, - сказал он, оборачиваясь к остальным. - Птица недалеко.

Я, замершая у окна, смогла краем глаза увидеть, как Павел обреченно прикрыл глаза и тихо, почти неслышно выдохнул.

С каким-то паническим ожесточением заговорщики ринулись обыскивать комнату. Поиски не продолжались и минуты - штору отодвинул тот самый обладатель пьяного баса, которому принадлежала идея сломать дверь. Увидев Павла, он расхохотался.

- Вот вы где, Ваше Величество! Выходите…

Бледный и решительный, Павел шагнул навстречу своим убийцам.

- Чем могу служить, господа?

Кто-то опять заволновался, но его успокоили резким тычком под ребра. К Павлу вышел Беннигсен, доставая откуда-то из-за пазухи свернутую бумагу.

- Вы арестованы и низложены. Подпишите отречение в пользу великого князя Александра.

- Арестован? - Павел не удостоил протянутый лист и взглядом. - Что значит арестован?

- Подпишите, - тихо повторил Беннигсен, и тут же кто-то предусмотрительно подал Павлу перо. Тяжело дыша, тот оттолкнул руку.

- Как вы смеете… - голос его срывался. - Что я вам сделал?

Кто-то из заговорщиков переглянулся, и тут один из них, держащий подсвечник, выкрикнул:

- Да ты мучаешь и тиранишь нас уже четыре года!

Павел обернулся на голос, и тут же последняя решимость смертника, которой он почти полыхал до этого момента, погасла в один момент. Нет, наверное, слов, чтобы описать, как мертво и страшно прозвучал его вопрос:

- Как, и Ваше Высочество здесь?..

Отвлекшись на минутку от кошмарной сцены, я вперила взгляд в не дрогнувшего ни на миг офицера. Это и есть Александр? Но нет, при внимательном взгляде на лицо заговорщика память подкинула мне совсем другой портрет: великого князя Константина.

Я почувствовала, что меня начинает тошнить. Наверное, все я бы отдала, чтобы не видеть этого больше, уйти, раствориться в воздухе и никогда больше об этом не вспоминать. Но ноги будто приросли к полу, у меня не получилось даже зажмуриться. Все, что я могла - стоять и смотреть, чувствуя лишь, как в груди разливается обжигающей горечью осознание собственного бессилия.

- Я ничего не подпишу, - проговорил Павел спустя секунду гнетущей тишины, и с отсутствующим видом отступил. Беннигсен растерянно обернулся. Кажется, к такому повороту событий он был не готов. И тут вперед вышел пьяный бас, в руке которого - мое сердце в один миг разлетелось на миллионы осколков, - поблескивала золоченая табакерка.

- Подписывай, тебе говорят! - рявкнул он, встряхивая Павла за плечо, как то ли куклу, то ли тряпку.

- Уберите руки, - прошипел тот, с силой отталкивая его, но здоровяк даже не шелохнулся, когда его ударили по ладони. Только в его стеклянных от выпитого глазах прорезалась неприкрытая злость.

- Сволочь, - приговорил он и, коротко замахнувшись, ударил несчастного в висок. Из раны мгновенно хлынула кровь, я беззвучно вскрикнула, но меня, конечно же, никто не услышал. Павел рухнул навзничь под ноги офицерам, и они столпились вокруг него, взволнованно обсуждая, что делать дальше. Чувствуя, как воздух стремительно накаляется от ищущей выход всеобщей ярости, я обернулась на дверь и увидела, как Беннигсен, комкая в руке отречение, стремительно и бесшумно покидает комнату.