Конец

Ощутив запах скипидара, Рокко извинился, направился в ванную комнату, где с помощью найденной щеточки для ногтей и кольдкрема почистил ногти. Сегодня утром он проснулся уверенный, что к нему придет смерть, и удивил сам себя тем, что совсем не напуган встречей. Может, он уже умер, оставшись без семьи.

Нет. Имя Лавипентс – Луиджина. Мальчиков – Бобо, Миммо и Джимми. Его кузен Бенедикт все еще жил в Омахе.

Дома он открывал дверь шкафчика с лекарствами, чтобы не видеть в зеркале отражение своего лица, но зеркало в доме миссис Марини было прикреплено к стене. Он отвернулся от него, когда тер щеточкой ногти. Затем, чтобы не забрызгать все вокруг кремом, встал на колени около унитаза и продолжил там. Они провели втроем весь день, пришло время ужина, шум на улице так и манил влиться в бурное празднество, стать частью этого настоящего бедлама.

Он спустил за собой воду. Повернувшись лицом к раковине, он склонил голову и стал смотреть на колечки вокруг дырок для шнурков на ботинках, а потом, когда мыл руки, на хромированную накладку вокруг слива. Однако это не помешало увидеть краем глаза отражение руки и живота. Почему ему так важно, чтобы руки были идеально чистыми? Пройдет не менее четырех дней, прежде чем он прикоснется к чему-то съедобному, предназначавшемуся не для него самого, а для людей. (Ах, но там же остался весь хлеб и луковые лепешки, возвышающиеся стопкой при входе; к его возвращению в город в лавке будет запах как в пивоварне; придется все выбросить; труд, сокровища, результат долгого пути – все в помойку; как грустно.) Он осторожно обхватил ручку двери и решительно повернул. В переулке неподалеку взорвалась петарда.

Каким человеком он становился, когда выбирался из кокона одиночества и присоединялся к компании людей? В коридоре стоял запах нафталина, было темно, он почувствовал, как его собственное «я» отступило, стоило услышать звуки препирательств в кухне.

– Допустим, – говорил Чиччо, – но, если бы мы сосредоточили все силы на вторжении в Монреаль в 1812-м, сейчас континент целиком был бы наш.

В голове Рокко закрутилась мысль: «Свернуть ли куда-то или лучше назад?» Он замер посреди коридора; назад пойдешь – получишь одиночество, вперед – общение с людьми. Он застрял в точке посредине, казалось, провел здесь все прошедшие годы жизни, мечтая очутиться либо в тишине ванной, либо в грохоте празднеств на улице. «Я не могу войти туда и туда тоже не могу», – произнес он про себя, обращаясь к сердцу. Нос защипало от желания чихнуть, и он не стал сопротивляться.

Вот он – бум-бум-бум – смог на улицах, девяносто один по Фаренгейту, мальчик бросает в окно на собравшихся внизу людей сначала яйца, потом золотую рыбку. За ней последовали кубики льда. Через каждые полквартала торговец хлопотал над уличным грилем, пот капал и шипел на кусочках обжариваемой свинины. Его напарница, женщина с кривыми желтыми зубами, принимала деньги и время от времени прокатывала по лицу мужчины бутылку с холодной водой. С дерева свалился мальчишка-пуэрториканец. Отвратительно воняло мясом животных и человеческой плотью, выталкивающей через поры соли и токсины. По водосточной трубе на фасаде церкви карабкался другой ребенок. Куда ни посмотри, везде были дети, пытающиеся куда-то залезть, вероятно, надеясь выбраться куда-то, двигаясь вверх, а затем сползающие или падающие, – так уховертку стаскивает потоком вниз, в самый слив ванной. Карабкались они и по ограждению вокруг поля для игры в мяч, что за монастырем, где расположились фургоны с аттракционами и карусели, на крышу нового зоомагазина и на огромную птичью клетку, где восседал попугай из пластика размером с человека. Камня на тротуаре не было видно от разлетевшихся карточек бинго, открыток с молитвами, спичечных коробков и яичной скорлупы. Мужчины были в галстуках, но без шляп. Женщина поцеловала горбушку хлеба и бросила ее в лужу.

В воздух взлетали обрывки фраз с догадками, угрозы и брань, произносимые тихо, походя и громко, навязчиво.

– Если бы не сегодняшний день, – сказала женщина, – я бы уже пятьдесят с половиной раз бросила бы тебя.

– Как только вернемся домой, юноша, – произнес мужчина, – ты получишь хорошую трепку.

Кто-то рядом:

– Нет же, просто друг из исправительного учреждения Оскалузы. Хотела его подбодрить, но мне не позволили.

– Амиши могут ездить на автобусах, а водить их нет, вот и все.

– Все на местах, но никакого порядка.

– Понимаете, я не вполне ясно это помню, – отчетливо заявил некто из толпы, – по причине, что ничего подобного не происходило.

Священник медленно поднял руку и, указав согнутым пальцем на асфальт, уверенно молвил:

– Этого здесь нет.

В нише каменного забора вокруг монастыря хранился человеческий череп, а рядом в известковом растворе замуровали другие кости: ребра, пальцы, ключицы, расположенные так, что вся композиция походила на хризантему; на медной табличке ниже был начертано: «Совершайте поступки милосердные и справедливые, пока еще есть время».

Кто-то сказал:

– А теперь заткнись и слушай меня.