Конец

Непереваренное содержимое мозга мгновенно выскакивало наружу через рот, и Рокко самому приходилось прислушиваться, размышляя, что же он говорит. Он как бы раздвоился: один сосредоточился на мире внешнем, разглагольствовал, второй же не выбирался за границы тела, наблюдал за происходящим, находясь одновременно в состоянии бодрствования и сна, испытывая приятное чувство – как бы его назвать? – пожалуй, восторга. Однако в этот самый момент его не было. Пару секунд назад был, а сейчас, стоило обратить внимание, исчез. И ему так хотелось, чтобы это случилось с восторгом вновь, если такое возможно, хотелось потерять и вновь обрести, испытать то же, что христиане, поверившие в Господа.

– Позвольте мне сказать, надеюсь, вы не обидитесь, но вы видите малую часть картины, – произнес Рокко. – Это все равно что начать выискивать мелкие недостатки в тех, кто привез сюда их дедов. Вы, уж простите, говорите, как все эти люди.

– Какие люди?

– Которые кричат: «Надо позволить воробью спариваться с вороной!» И все такое прочее.

В столовую вернулся Чиччо, на шее его, будто шарф, висело полотенце.

– Чиччо все слышал? – спросила она.

– В общих чертах, – уклончиво ответил мальчик.

– Тогда Чиччо может высказать свое мнение.

– Вчера, – начал он, – в утренней газете я прочитал, что дезертировали в основном белые парни. Один из выбравшихся сказал, что они верят: через несколько месяцев произойдет мировая коммунистическая революция даже здесь, в нашей стране. Потому они решили, что останутся в Китае и подождут, когда в Америке наступит социализм.

– Твои выводы? – спросила миссис Марини.

– Они готовы предать правительство США, но не страну США.

– Что ж, хорошо. А теперь, – она повернулась к Рокко, – насколько я помню из учебников, воробей и ворона не могут спариваться, потому что принадлежат к разным родам птиц. Однако мулаты, коих много на Карибах, – доказательство того, что черные могут спариваться с белыми и давать потомство. Следовательно, и черные, и белые принадлежат к одному роду, вот и рухнула ваша теория. – Когда в комнату входил мальчик, она переставала говорить по-английски, теперь же перескакивала с него на итальянский и обратно, по мере того как завершала и начинала предложение. – Вы путаете физически невозможное с отвратительным морально. Спаривание, как вы говорили, также подразумевает совместное житье, пусть и по соседству, но это тоже довольно неприятно. – Скрюченные пальцы туго натянули угол скатерти.

– Знаете, за столько лет я ни разу не был в вашем доме, – неожиданно произнес Рокко.

– О, этого не может быть! – воскликнула хозяйка. – О, мистер Лаграсса, мне так совестно. Я полагала хотя бы – ах, быть того не может!

– Несколько раз на крыльце, несколько раз в саду, но не внутри.

– Ах, мне так жаль, – сказала она. – И я никогда не бывала в вашем доме.

Самая большая неприятность была в том, что из окна открывался вид на облупившуюся, грязную, совсем не радующую глаз заднюю стену его пекарни. Он чаще смотрел на свое отражение в витрине у главного входа, наверное, лет тридцать, каждый день, когда курил по утрам. Там горели огни и жалюзи были закрыты.

– Так к чему все это? Мне любопытно, правда. По какому поводу вы просили меня зайти?

Она молчала, подбирая, видимо, слова извинений за то, что вначале поверила написанному в газете о Миммо. Рокко готов был сказать, что в этом нет вреда или чего-то дурного.

– По какому поводу? – глаза ее вспыхнули. – По поводу вашего выходного дня, разумеется.

Путь его завершен. Его поношенному костюму сорок лет. Он носил его аккуратно, чтобы можно было в нем и похоронить.

Миссис Марини вновь наполнила стаканы.

– Вы вправе решать, Рокко. Что сейчас выберете – работу или игру?

Он было решил, что визит завершен, но вот стакан опять полон. Поясница опять коснулась спинки стула. На улице заиграл оркестр. Дули в трубы. Стучали тарелками. Чиччо начал игру, а они не сразу поняли, хотя невольно поддержали. В Рокко до самых печенок засели воспоминания о прелести посиделок и разговоров ни о чем. За окнами много лет звучали смех и болтовня, пока он сам не сделал так, чтобы это закончилось. Он растратил себя впустую – спустил в канализацию.

– Возрадуйтесь, – сказал Чиччо. – Бомбы, вулканический пепел.

– Что это? – спросила миссис Марини.

– Птицы с разрывом сердца падают вниз.

– Частички, выпадающие из облака! – быстро произнес Рокко.

– Хм, хорошая игра. Теперь моя очередь. Солнце. Тыква. Золотая монета в двадцать долларов.

– Какие-то оранжевые вещи, – сказал Чиччо.

– Надо лучше стараться, Констанца, – сказала женщина и похлопала себя по тыльной стороне кисти.

– Собирать золотники или медяки, – сказал Чиччо. – Оторвите взгляд от тьмы, обратите к маленькому пятнышку света.

– Поведение детей из бедных семей.

– Неверно, – вновь подал голос Чиччо. – Зов о помощи. Работа с веревкой и ведром.

– Значит, набирать воду из колодца, – предположил Рокко.

3

Создание семьи – занятие, противоположное смерти. Значит, отсутствие семьи – смерть.