Кондотьер Богданов

Князь глянул на Евпраксию. Она слушала Казимира с суровым лицом. Ноздри ее трепетали. «Убила бы, дай ей волю! — понял Довмонт. — За что? Чем так обидел? Сватовством? Кому Казимир помешал? Кого избрала она? Данилу? Чтоб выйти замуж за сотника, положила сотню кметов?» Данило стоял рядом с княжной, Довмонт окинул его тяжелым взором. Если обвинение подтвердится, сотник кончит дни в порубе или на виселице — как вече решит. Евпраксия наденет клобук монашки. Дорого стоила ее любовь, не задумалась о цене. Это у литовской жены Довмонта не было выбора, у княжны был…

Князь перевел взор на спутников княжны. Кроме Данилы перед князем стояли незнакомый Довмонту кмет, высокий, с приятным лицом и чернявый немец в круглой шапочке с перьями. Шапку при появлении князя немец предусмотрительно снял. Чуть далее топталась высокая и крепкая баба, судя по одеже, служанка. Эти-то зачем?

Казимир закончил и сделал шаг в сторону. Довмонт указал на княжну:

— Отвечай!

— Я пришла сюда не отвечать, а обвинять! — возразила Евпраксия.

Брови Довмонта взлетели вверх.

— Кого хочешь обвинить?

— Его! — княжна указала на Казимира. — Убийцу сборского посадника князя Андрея! Предателя, задумавшего передать Сборск немцам!

Собрание загудело. Довмонт поднял руку, устанавливая молчание.

— Это тяжкое обвинение! — сказал тихо, но все услышали. — У тебя есть послухи?

Княжна сделала знак бабе. Та подошла и поклонилась князю.

— Неёла, служанка моя, — пояснила княжна. — Расскажи князю, Неёла!

— После того, как князь сбежал из Сборска, — Неёла показала на Казимира. — Я прибиралась в ложнице, где он жил. Он все бросил, ничего не взял. В его сумке нашла…

— Что?

— Вот! — Евпраксия показала стеклянный флакон в кожаном чехле. — Это смертное зелье! Мы добавили в питье собаке — издохла. Можем и твоей, князь, дать, для поверки. Мой отец умер, как поел с Казимиром с глазу на глаз. Накануне был крепок и не хворал.

Довмонт глянул на крестника.

— Это не мое! — крикнул Казимир. — Сама подбросила! И бабу свою научила!

— Прямо здесь поклянусь, перед владыкой! — сказала Евпраксия. — Неёла тоже.

— А ты поклянешься? — спросил Довмонт у Казимира.

— Да! — облизал тот губы.

Довмонт нахмурился — дело принимало плохой оборот. Если обе стороны поклянутся, как определить виновного? Кто из двоих готов солгать перед Богом? Вчерашний язычник или влюбленная княжна? Оба могут. «Почему Казимир сразу поверил, что в посудине яд? — подумал Довмонт. — Почему не попросил поверки? Княжна могла обмануть. В Сборске трудно найти нужный яд, да и Плескове поискать. На Руси не принято травить князей, здесь их режут — как и в Литве. По ядам немцы мастера…»

— Приведите собаку и сыщите травника! — велел Довмонт.

Ближний кмет рванулся из сеней и скоро явился с псарем. Тот вел на поводке старую суку. Довмонт мысленно одобрил: поняли правильно, доброго пса жаль. Псарь отдал поводок кмету, поставил на пол плошку, налил в нее из фляжки светло-желтой жидкости.

— Мед! — пояснил князю. — Ласка любит! Глазами плохо видит, но чует добре.

Сука и вправду волновалась, тянулась к плошке, натягивая поводок.

Довмонт глянул на княжну. Та вытащила из флакона пробку, плеснула в плошку.

— Отпускай! — велел князь.

Ласка подбежала к плошке и стала жадно лакать. Люди в сенях смотрели на нее с острым любопытством. Сука вылакала плошку до дна, облизала дно и улеглась на пол, примостив голову на лапы. Довмонт глянул на княжну.

— Не торопись, князь! — сказала Евпраксия. — Зелье хитрое.

Протекла минута, другая, пятая… В сени влетел запыхавшийся травник. Долговязый, в длинной рясе с пояском, он с порога поклонился князю. Довмонт сделал знак подойти.

— Что за зелье?

Травник плеснул из флакона в руку, растер жидкость ладонями, понюхал, затем лизнул.

— Добрая трава! — сказал радостно. — Здесь не растет. Издалека привозят. От сердца помогает. Настоять в кипятке и добавить в питье пять капель…

— А ежели больше? — спросил Довмонт. — Плеснуть, не считая?

— Сердце заколотится и станет худо. Молодой, может, и отлежится, а вот старому не встать…

— Глядите! — крикнул кто-то, указывая на суку.

Все повернули головы. Ласка лежала на боку, вытянув лапы. Подбежавший псарь потрогал суку, заглянул пасть.

— Издохла! — объявил громко.

— Твой пес тоже был старым? — спросил Довмонт у княжны. Евпраксия кивнула. Князь глянул на травника: — Что скажешь о посуде?

— Немецкая работа! — сказал травник, вертя в руках флакон. — В Плескове не купишь.

Довмонт глянул на Казимира, тот нервно облизывал губы. Княжна не солгала, понял Довмонт. Она имела право на месть. За смерть отца вырезают род врага. Однако Казимир поклянется, и судить придется княжну.

— Ты говорила о предательстве? — спросил Довмонт Евпраксию. — Поведай!

— Казимир убил моего отца, чтоб передать город ордену.

— Лжа! — отчаянно крикнул литвин.

— Он привел в Сборск роту немецких наемников.

— Я нанял их на свои деньги! Чтоб защищать город!

— Здесь стоит капитан наемников, княже! Спроси его!

Чернявый немец с круглой шапочкой в руках вышел вперед и поклонился Довмонту.

— Как тебя зовут? — спросил князь.

— Конрад.

— Кому служишь?