Компонент

Она сидела, а за ней стоял не просто стол, а столы, заваленные фруктами и керамикой, – целое пространство под крышей (это что там сверху – балкон?), которое уходило до бесконечности вглубь и было по большей части стеклянным.

– Сэнди-Сбренди, черт бы тебя побрал, – произнесла она. – Ты точно такая же. Спустя все эти годы. Ты что, душу дьяволу продала?

– У меня примерно полчаса, – сказала я.

– Боже, ты и правда не изменилась! – сказала она. – Тоже рада тебя видеть.

– Я связалась, потому что мне нужно рассказать тебе историю, которая случилась со мной на днях, – сказала я.

– Ладно, – сказала она. – Здóрово. Я так и знала. Знала, что ты меня не подведешь. Я вся внимание.

– В общем, я пришла домой, – сказала я, – был вечер, как раз стемнело, я ходила гулять в лес. Я открыла входную дверь и почувствовала запах чего-то паленого, металлический такой, будто в доме подожгли что-то землистое, вроде глыбы торфа. Я прошла вглубь, а потом вернулась к лестнице. Запах стоял повсюду.

– Сейчас у многих странные обонятельные ощущения, – сказала она.

– Не перебивай, – сказала я, – некогда. Дай мне сначала рассказать все, что я помню, а потом поговорим, если успеем: через час мне нужно быть в больнице.

– Ты больна? – сказала она. – Ты не похожа на больную. Кто-то болен?

– В общем, я обошла весь первый этаж, включая везде свет, – сказала я. – Потом заволновалась, а вдруг в стене замыкание, ну и снова обошла весь дом, выключая везде свет. Потом поднялась в темноте наверх.

Я открыла дверь своей спальни.

Там кто-то был: человек сидел на корточках за кроватью и копался в моем шкафу. Я имею в виду, у меня в шкафу мало что можно украсть. Я включила свет. Ко мне в дом вломилась женщина в грязной рваной одежде, явно бездомная или наркоманка: туфли и ботинки, которые я храню в нижней части шкафа, были разбросаны по всему полу, а отцовская собака сидела на кровати, хоть она прекрасно знает, что ей на самом деле нельзя, и смотрела на меня так, будто это я здесь непрошеная гостья, а вовсе не та, что рылась в моих вещах.

А потом я заметила другое существо на кровати рядом с собакой – довольно крупное, размером с небольшую индейку. Вот только, судя по всему, у него не было ни головы, ни ног.

– Тебя проглючило? – сказала Мартина Инглз. – У многих бывают постковидные галлюцинации.

– В общем, я такая собаке: эй ты, а ну быстро с кровати, и женщине такая: как вы проникли в мой дом? И она вылезла из шкафа, поднялась с пола, обернулась и посмотрела на меня: это была еще совсем девочка, лет шестнадцати, лицо и руки испачканы грязью, и вообще она выглядела так, будто, не знаю, воровка угля с террикона из какого-то британского фильма 60-х. Я заметила, как она всунула свою страшно замызганную босую ногу в один из моих лучших зимних ботинок и при этом нахально посмотрела прямо на меня и такая: этой собаке нужно больше, чем вы ей даете, тупая твоя башка. Я такая: а ты что, из собачьей полиции? И она такая: новая обувь. У вас больше обуви, чем нужно вашим ногам, вам и так хватит, и я повторила: как ты проникла в мой дом? Она сказала: легко, при помощи фомки. Просто поделитесь со мной обувью, и мы с птицей оставим вас в покое, и в ту же минуту из безголового существа на кровати высунулась наружу голова: это и впрямь оказалась птица, которая прежде была будто бы свернута внутрь, зарывшись в собственные перья, а когда развернулась, выяснилось, что у нее поразительный клюв – длинный, как… не знаю, длиннее любого птичьего клюва, что я когда-нибудь видела или могла себе вообразить, длинный, тонкий и изящно изогнутый, как… не знаю, очень тонкий церемониальный меч, и она села рядом с отцовской собакой, так и лежавшей на кровати, и птичья голова с этим клювом выглядела так, будто на нее надета противочумная маска, какие можно увидеть на картинках – такие много веков назад носили в Венеции для защиты от заразы, и птица посмотрела прямо на меня своими глубокими черными глазами.

– Господи, – сказала Мартина Инглз у меня на экране. – Да это же кроншнеп!

– Глаза у нее были, как черные огоньки, – сказала я. – Потом она как бы с трудом поднялась и забила крыльями, их размах был великоват для этой комнаты, и она зацепила абажур, тот закачался, и птица как бы подпрыгнула в воздухе и пристроилась на плече у девочки, которое та сама ей подставила и повернулась ко мне.

«Так можно мне их взять или нет?» – сказала она. «А у меня есть выбор? – сказала я. – А твои где?» – «На ногах одного хлыстуна, который их с меня стянул». – «Когда?» – сказала я. «Когда у нас был чес», – сказала она. «Ты играешь в группе?» – сказала я. В смысле, она казалась слишком молодой, чтобы заниматься чесом с группой. Но она кивнула.

«Я была в Братстве ремесленной компании», – сказала она.

Я порылась в памяти, но не, я никогда о них не слышала.

«Что они поют?» – сказала я.

«Все, что нравится. Я больше не с ними, – сказала она. – Они меня бортанули. Ничего страшного, инструменты при мне, теперь странствую».

Что-то типа групи[16]? Слишком уж юная для бездомной наркоманки.