Компас

Юля добросовестно сглаживала семейные трения, которые зашоренная Даша с ее консервативным воспитанием принимала, как стихийные бедствия. Как-то вечером Артем сообщил, что идет на переговоры, его не было до ночи, и обезумевшая Даша не знала, куда звонить и к кому бежать: тревожить Филиппа Макаровича и высокопоставленных коллег Артем ей запретил категорически. Наконец, в два часа ночи в дверь позвонили, знакомые охранники внесли бесчувственного Артема, уложили на диван и ретировались. Даша, которая уже привыкла, что на переговорах Артем иногда напивается в хлам, стала раздевать мужа, чтобы уложить в постель. Стянув с него брюки, она обнаружила на законном супруге женские трусы необъятного размера и кондового советского образца. Пораженную Дашу словно громом ударило, и неизвестно, что бы с ней случилось, не подоспей вовремя разумная Юлия, которая всю ночь, пока Артем храпел на диване, утешала плачущую хозяйку.

— Плевать, — говорила она и капала в стакан валокордин. — К шалашовке подзаборной, к телке с Ленинградки ревновать? Насилуй его мозг, самой станет смешно. Думаешь это все, — она обводила рукой стены и высокие потолки, — просто так дается? Не будь овцой, тут только брось, другие сразу подберут.

Но Даша была безутешна. Ее мир перевернулся, она не понимала, как мог ее обожаемый Артем, который недавно говорил с ней, держал ее за руку и смотрел в глаза с любовью, совершить такую подлость. Если бы не Юлия, она избила бы преступного мужа, погруженного в нирвану и ни о чем не подозревающего.

Сгоряча она хотела хлопнуть дверью и уйти, но идти было некуда, это ее остановило. Под утро она, измученная предательством мужа, кое-как заснула. Ее сон был тревожным, и она проснулась, услышав шаги Артема — он пил воду на кухне.

Она приготовилась, что виноватый муж будет оправдываться и умолять о прощении, но Артем, мучимый похмельем, просто отмахнулся от нее, а, когда она заплакала, рявкнул во весь голос:

— Заткнись! — орал он. — Кончай истерику, такие правила игры!

Даша метнулась в комнату и упала на кровать. Когда Артем ушел, она провела весь день в странном оцепенении: она то рыдала, то впадала в ступор и лежала без движения, глядя в потолок. Юлии едва удалось накормить ее и привести в чувство. Вразумляя излишне эмоциональную Дашу, Юлия внушала ей, что Артем не студент и не занюханный инженер и что не надо применять к таким людям, как он, устарелые правила.

Когда Артем пришел вечером, Даша не встретила его, напротив — скрылась в своей комнате и наглухо закрыла дверь. Юлия подала ужин, справилась о хозяйственных мелочах, и хмурый Артем ушел в кабинет.

Он прилег на диване в кабинете, задумался о склоке, которую устроила жена, прикинул, как бы ему загладить вину, и почти задремал, когда некто бесцеремонно потеснил его и задышал в самое ухо. Артем понял, что это не Даша, и принялся отпихиваться.

— Пошла прочь! — Он спохватился, что только этой глупости ему не хватало для полного семейного краха. — С ума спятила, дрянь?

Но Юлия вцепилась в него крепко.

— А погромче покричи, — промурлыкала она. — Знаешь, какой визг будет?

Артем подчинился. Утром, когда он проснулся, Юлии и след простыл, Даша тоже не появлялась. Предоставленный себе Артем нашарил тапки, захотел встать, но что-то заставило его замереть, хотя он уже опаздывал.

Случившееся ночью сильно впечатлило его. Он раздумывал, как быть, потом взял в руку компас, который висел у него на шее, и негромко спросил:

— Даша? Юля?

Компас предпочел Юлю, и Артем еще некоторое время сидел без движения. Происходящее казалось ему бредом, и он побоялся верить прибору, хотя в глубине души признавал, что сам склоняется к этому варианту.

*

Евсеев, едва появившись на фирме, развил такую бурную деятельность, что Артем косился на него с опаской. Он обаял всех женщин, подружился с ключевыми фигурами, сунул нос во внутренние порядки. Казалось, он был везде; легко можно было, выйдя из комнаты, где витийствовал Евсеев, заглянуть в соседнюю и застать вездесущего Евсеева уже здесь. Он все на свете знал, во всем разбирался, во всем участвовал. Скоро он сделался так необходим Филиппу Макаровичу, что стал с ним почти на равную ногу. Они образовали неразрывный тандем и сделались неразлучны, а Евсеев сразу вырос в заместителя Филиппа Макаровича и зачастую принимал решения свободно, без оглядки на босса.

К Евсееву все относились без ревности: понимали, что с человеком подобного масштаба конкурировать трудно. Евсеев и сам был очень высокого мнения о себе и крайне низкого — о подчиненных, которых не считал за людей, хотя, в силу воспитания, не показывал презрения явно. Он немедленно принялся внедрять передовой, как он говорил, метод управления: во всех коридорах повесили камеры наблюдения и в некоторых кабинетах, как узнал Артем, поставили прослушки.

Эта паранойя никого не удивляла — наоборот, на фоне беспредела, который творился вокруг, она выглядела оправданной. Евсеев иногда казался настоящим двойником Филиппа Макаровича: он во всем разделял вкусы начальника и особенно не любил клановости и кумовства.