Комната

Он внимательно наблюдал за тем, как сенаторы шли к своим местам, увеличиваясь в размерах от ощущения собственной важности с каждым своим августейшим шагом. Он выпрямился в кресле, почувствовав, как их глаза выделили его из сотен людей, присутствовавших в зале, и при этом он не чувствовал ни малейшего напряжения. Он был еще более спокойным и собранным, хоть и немного взволнованным. Он слышал шум работающих телевизионных камер за своей спиной и продолжал разглядывать членов комитета сенаторов, занимающих свои места и раскладывающих бумаги на огромном дубовом столе. Когда кивки и прочие приветствия сошли на нет, председатель собрания постучал деревянным молотком, призывая к тишине и вниманию (он лежал на своей койке, крепко зажмурив глаза и очень ярко, во всех красках проживая все это). Он видел, что они были одеты в консервативные и отменно пошитые костюмы, и даже ощущал их цвета. Ему очень нравился его собственный однобортный костюм синего цвета, идеально сидящий в плечах, без единой складки. Воротник белой рубашки на полдюйма поднимался над воротом пиджака. И хотя он вроде как наблюдал за собой со спины, каким-то образом он видел собственное выражение лица – одновременно расслабленное и озабоченное, а также не слишком туго затянутый узел галстука и золотую галстучную булавку. Он также видел под столом свои ноги в черных носках и ботинках, начищенных до такого блеска, что они отражали свет, струящийся из огромного окна справа от него. Все было как надо. Ярко и безупречно. Сцена была настолько яркой, что он даже чувствовал свежий запах своей новой рубашки, шерсти своего костюма, бумаг, лежавших перед ним на столе, самого стола, обувного крема с множества начищенных ботинок, штор на окнах, чернил на лентах стенографических машинок, дерева свежезаточенных карандашей и даже слышал гудение камер. Эта сцена проживалась им настолько глубоко, что на несколько минут, а может, и часов, сделалась статичной, а он смотрел и внимал и обонял образы и запахи, приходившие отдельно и в совокупности. Он был переполнен ими. Внезапно он ощутил накатывающую дремоту и едва не поддался соблазну открыть глаза, но не сделал этого, испугавшись, что образ исчезнет.

Такого он себе не мог позволить. Он приложил огромное количество усилий для того, чтобы все это стало не просто образом, не просто игрой его разума, но чем-то более реальным – намного реальнее той койки, на которой он лежал, но которую не чувствовал, той камеры, в которой его заперли и которой сейчас не существовало. Он еще больше расслабился и прожил сцену до ее логического завершения. Голоса быстро затихли, и в какой-то момент единственным оставшимся звуком был гул работающих камер.

А потом он услышал голос председателя собрания. Начались слушания. Помимо гула камер, он снова мог слышать шуршание бумаг, поскрипывание стульев, – люди усаживались поудобней. Скрестив ноги, он слегка отклонился назад в своем кресле, внимательно смотря на председательствующего сенатора.

Итак, я уполномочен заявить – и я говорю от лица всех членов этой комиссии, – перед нами стоит не самая приятная задача, но мы должны ее выполнить. Можно сказать, это задача первостепенной важности. Также я хотел бы прокомментировать те инсинуации, которые появились в публикациях некоторых изданий. Категорически заявляю – данное расследование не является попыткой скрыть истинное положение дел или заказом какой-либо политической партии. Мы намерены бесстрашно искать правду, и будь что будет. Также я хочу заявить от себя и от лица своих коллег, что мы искренне ценим присутствие джентльменов, которые готовы оказать помощь в нашем расследовании, сегодня в этом месте. Он, Дон и Стейси кивнули головой, принимая комплимент.

Когда заседание началось, Стейси, с одобрения председателя и других членов комиссии, зачитал подготовленное заранее заявление. Это было не просто заявление – это был их манифест. Он выражал принципы гуманизма их кампании, отсылая к фактам, которые они собирались озвучить. Их манифест заканчивался нотой благодарности комиссии за столь быструю реакцию на их запрос, за возможность предоставить результаты их расследования. Закончив читать, Стейси снял очки, аккуратно положив их на заявление, и добавил, что ему и мистеру Престону хотелось бы выразить отдельную благодарность и уважение третьему и самому важному члену кампании. Увы, ни слов, ни времени сегодняшней встречи не хватит для того, чтобы в полной мере поблагодарить этого человека. То, что этот честнейший и мужественнейший гражданин сделал для того, чтобы у нас появилась возможность исправить столь вопиющие ошибки системы, беспрецедентно.