Командующий фронтом

— Еще об одном прошу: вернется Кеша, скажи, дескать, ушел Степан Агафоныч обратно в тайгу.

— Ладно, скажу.

5

Агеев, дав прощальный гудок, покинул Невер с чувством невыразимой горечи.

Куда он ехал?

Еще не так давно к нему ночью постучались, вошел незнакомый казак и сказал, что главком приказал прибыть на стареньком паровозе. Казак мял кубанку, торопил его, Агеева. И Агеев поехал… Какое солнечное утро было в Шарасуне, когда он вошел в вагон к Лазо! Командующий улыбнулся и спросил: «Прыгать с паровоза умеешь?» И что же, пришлось прыгать!

Агеев тяжело вздохнул. Он вспомнил слова Лазо на прощанье: «Казаки не забудут тебя, героя Мациевской».

«Куда я еду? — думал он, приближаясь с каждой верстой к врагу. — В Читу не вернуться, ведь когда ехали сюда, Машков путь взрывал». И вспомнил наказ Лазо: «Разбросай вагоны, загони их в тупики».

Светало. Ветер бил в окошечко, белый дым паровоза отлетал в тайгу. Цепляясь, он стелился по кусточкам. Пахло сыростью и землей.

Навстречу Агееву попадались отдельные конники. Лошади, храпя под ними, утомленно бежали. Куда держали конники путь?

Тихо, словно перед грозой. А впереди — за поворотами, уклонами и подъемами — беляки и чехословацкие мятежники, семеновцы.

— Господи, — закричал Агеев, и ветер отнес его слова в тайгу, — откуда налетела эта саранча? Кто ее уничтожит, если Лазо укрылся в тайге? — И твердо решил: разбросать на станциях вагоны, а со штабным прибыть в Рухлово, загнать его в тупик и остаться работать на станции.

Так и сделал. Поселился Агеев у одной вдовы, у нее же столовался, спал на кухне, а жене дал знать, чтобы не беспокоилась. Сердце болело, глядя на бесчинства семеновцев, кулаки сжимались от злобы. Не было дня, чтобы в Рухлово не пригнали партию арестованных. Их отправляли в Алексеевск либо в Читу, а оттуда в Макавеево, в семеновский застенок, откуда никто не выходил. В народе передавали страшные рассказы о зверских истязаниях коммунистов.

Морозным утром шел Агеев по полотну железной дороги и увидел: два японских солдата ведут рабочего, позади бегут двое мальчишек и жалобно голосят: «Папаня, папаня…»

Агеев подошел ближе, присмотрелся и узнал в арестованном председателя Совета станции Ин Геннадия Гука. Железнодорожники знали, что у Гука давно умерла жена, оставив ему троих детей. Старшему, Васятке, шел восьмой, младшему, Николке, — шесть, а воспитывала их сестренка, четырнадцатилетняя Леночка. Она и обед стряпала на всю семью, и братишек купала, и белье стирала.

Тяжело было Агееву смотреть на беспомощных мальчиков, бежавших за отцом, которого уводили японские солдаты. Когда мальчишки приближались к отцу, солдаты оборачивались и грозили карабинами. Мальчики останавливались, сильнее голосили, а потом снова бежали. Никто из прохожих не рисковал вмешаться. И вдруг Николка, обогнав солдат, выбежал вперед, ринулся к отцу и схватил его за руку. Солдат, шедший справа, оторвал мальчика и швырнул его на землю. Тогда Васятка бросился на солдата и вцепился зубами в рукав его мундира.

Навстречу Гуку и солдатам показались офицеры: американский и японский. Американец сказал японцу:

— Ваши солдаты дураки. Детей надо было запереть дома.

Поняв недовольство американца по его жестам, Агеев поспешил к офицерам и попросил: — Разрешите мне увести детей…

— Уводи! — ответил японец и сделал знак рукой солдатам.

Агеев вернулся к детям.

— Ребятки, идите со мной, я вас в обиду не дам.

— Идите, дети, — сказал Гук и с благодарностью взглянул на Агеева.

Степан Степанович отвел Васятку и Николку в сторону. Дети плакали, глотая слезы. И вдруг издалека раздался тоненький девичий голосок:

— Васятка-а-а! Николка-а-а!

Перепрыгивая через пути, бежала в рваном пальтишке с непокрытой головой Леночка. Запыхавшись, она подбежала к мальчикам, распахнула пальтишко и подолом старого платьица стала утирать им лица.

— Что случилось? — спросила она. — Кто вас побил? А где папаня?

Николка плакал, показывая ручонкой на станцию. И Леночка все поняла. Лицо у нее сразу вытянулось, глаза широко раскрылись, и в них застыл ужас, а губы беспомощно залепетали бессвязные слова. Но Леночка не заплакала.

— Что же делать? — спросила она у Агеева, которого знала в лицо, но сторонилась, видя его угрюмость.

— Вон поезд идет в Алексеевск, — сказал он. — Папаню твоего, наверное, туда повезут. Ты побудь с детьми, а я сбегаю к машинисту, попрошу взять тебя на паровоз.

— Не меня одну, а всех. На кого же я их покину?

Агеев ушел. Возвратившись, он сказал:

— Согласился! Спрячет на тендере в дровах, но только ты его не выдавай. Если найдут, скажешь: «Сама полезла».